Вот о чем вы подумали, глядя на снимок озера, сплошь поросшего камышом? А я подумал: «Знать, перестали пятерыжцы есть чакан, вот он и задушил озеро!». Шутка, конечно, но в каждой шутке есть доля правды. А в моей шутке – очень даже большая доля. Потому что этот камыш, правильно называемый рогозом узколистным, на самом деле очень даже съедобный. Во всяком случае, некоторые его части – нежные стебли у корневища и само корневище.
Впрочем, мы, пацаны, чего только не ели в природной «столовой», привольно раскинувшейся в цветущей пойме Иртыша. А иначе как можно было без еды целый день проторчать на природе? А пойди домой, проголодавшись, так тебя тут же сцапают родители и обязательно поручат какую-нибудь нудную работу, которой в деревенском подворье всегда выше крыши. Вот мы и перекусывали тем, чего матушка-природа породила, лишь бы подольше задержаться на ее лоне: покупаться, порыбачить, в Роще в мушкетеров поиграть.
Самыми ранними витаминными деликатесами нас одаривали, конечно же, пойменные луга. Только большая вода уходила обратно в вошедший в свои берега Иртыш, как луга эти, обильно напоенные весенним половодьем и щедро пригреваемые жарким солнцем, расцветали сочным, нескончаемым зеленым ковром, с порхающими над ним разноцветными бабочками, стрекочущими кузнечиками, стремительно носящимися или зависающими на месте стрекозами с блестящими на солнце слюдяными крылышками.
В этом густом разнотравье то тут, то там отчетливо и часто выделялись пучочки, с острыми стрелками темно-зеленого цвета, - лугового сладкого лука, и с овальными, светло-зелеными листочками - кисленького щавеля. Они-то и становились нашей первой добычей. Впрочем, эти дикоросы мы не только поедали сами, но и, по заказам своих матерей, собирали их и несли домой. Щавель шел на зеленые щи, а лук мелко крошился, смешивался с рублеными яйцами, и с этим фаршем получались вкуснющие пирожки.
Но вернемся к чакану. Этот камыш рос на всех пойменных озерах, и с каждым годом отвоевывал у воды новые пространства (что хорошо видно по снимку – это озеро, к сожалению, не помню, как оно называется,- практически все оккупировано чаканом). А рядом с ним расположено другое озеро – Долгое. Там тоже рос чакан. Но мы, пацаны, не шибко-то давали ему разгуляться. Потому что это озеро издавна было облюбовано пятерыжцами для купания и рыбалки – видимо, в виду того, что подходы к нему были очень удобные.
И мы откуда-то знали, что молодые побеги чакана, у самого основания стебля, съедобны. Надо было лишь подплыть к растениям на лодке или резиновой камере, взяться за стебель и сильно потянуть его на себя. И он отрывался от корневища. Оставалось лишь один за одним снять плотно прилегающие к сердцевине узкие листья и обнажить саму сердцевину – белую такую палочку толщиной , ну, с мальчишеский а то и взрослый палец, и с хрустом сжевать его. Вкус – сравнить ни с чем не могу, но очень приятный.
Мало того, взявшись сразу за несколько стеблей и медленно потянув их на себя, со дна озера мы извлекали и само корневище. Оно, похожее своим «секционным» строением на бамбук, но при этом куда пластичнее, лежало на самом дне озера. А на корневище этом, на определенном расстоянии друг от друга, как раз и крепились сами стебли чакана, находившиеся, таким образом, наполовину в воде, а наполовину над ней.
Корневище это мы между собой называли сметаной, и вот почему. Хорошенько промыв его в воде (оно могло быть длиной в несколько метров),мы резали его складником – если был с собой, или разрывали руками, что было возможно при применении некоторых усилий, на части и счищали желтоватую оболочку - как, скажем, разделывают кабель - и добирались до сердцевины, состоящей из плотного жгута травянистых нитей, сплошь облепленных белоснежным сладким крахмалистым веществом, по вкусу отдаленно напоминающим сметану. Вот этот-то крахмал мы и поедали, жмурясь от удовольствия и время от времени сплевывая в воду изжеванные в комочки уже обезкрахмаленные нити.
Поверхность озера в том месте, где пацаны «паслись» у зарослей чакана, быстро покрывалась измочаленными узкими стреловидными листьями растений и обрывками корневищ. Но дальше поедания непосредственно у самого места произрастания чакана дело обычно не шло – в домашнем применении этот мальчишеский деликатес места себе так и не приобрел.
Как, впрочем, и заячья капуста, мимо сочных кисленьких «корзинок» которой, редко встречающихся на береговых склонах, мы пройти никак не могли – обязательно схрупывали их. Не было шансов остаться в «живых» и плодам полевых «огурцов». До сих пор не знаю, что это за растение такое – на маленьких редколистных травянистых кустарничках висели веретенообразные, размером в три- пять сантиметров, плотные светло-зеленые семенники, дающие при раскусывании, опять же ни с чем не сравнимый вкус, разве что отдаленно похожий на настоящий огуречный сок и сладковатое молочко от стеблей одуванчиков одновременно.
Любили мы также пожевать очень сладкие корешки солодки, из которых, говорят, можно было при желании получить самодельное вино. Надо было только натолкать в бутылку нашинкованных корешков, залить кипяченой водой, закупорить эту бутылку и закопать ее в землю. То ли на неделю, то ли на месяц. Точно не знаю, потому что на моей памяти никто так ни разу и не воспользовался этим рецептом получения халявного солодового вина.
Но когда начинали созревать ягоды, мы про этот травянистый, подножный корм почти забывали. Потому что начинали лакомиться терпкой, вяжущей рот черемухой, «красной ягодой» (так мы называли дикую иргу), вкусом, да и формой плодов отдаленно напоминающую голубику, очень сладкой, но и очень костлявой бояркой. Большинство из этих ягод росли только на береговых откосах, и мы, как козы, ловко и сноровисто лазали по этим откосам от куста к кусту тропинками, протоптанными за многие годы нами же и нашими предшественниками.
Часто – босиком, и потому нередко из кустов боярышника можно было услышать чей-то болезненный вопль. Что означало: кто-то таки недоглядел и наступил на сухую колючку боярышника, валяющуюся на тропинке. Хорошо, если просто накололся. А ведь бывали случаи, в том числе и со мной, когда вся колючка, длиной сантиметра в два-три, вонзается тебе в подошву или в пятку.
Взвизгнув от боли, тут же садишься на пятую точку и, ухватившись за обломок веточки, из которой и торчит эта зловредная колючка, с силой выдергиваешь ее из ноги, а прокол тут же посыпаешь раскаленным на солнцем песочком. Немного похромаешь, а через час-другой уже и забываешь, что недавно получил колотую рану. Точно так же «лечили» мы и ссадины на постоянно страдающих от падений коленках, сбитые в кровь большие пальцы на ногах, когда во время беготни ударялись ими во что-либо, чаще – о выступающие узлы корней. И ведь заживало, без всяких последствий!
А какую сладкую, ломящую зубы ледяную родниковую воду мы пили, когда шли «низом» купаться или уже с купанья, со сбора боярки или хмеля! Эта вода, профильтрованная и остуженная толщами песка и супеси, била родниками из-под старого берега Иртыша. Их было много на полукилометровом пути от села до озера. Но самый большой родник был как раз на полпути между домом и Долгим, и был оснащен шиферинкой, воткнутой под самый исток родника.
И чистая, как слеза, пузырящаяся от обилия кислорода вода довольно сильным потоком текла по желобу этой шиферинки и с веселым журчанием падала вниз, в выбитую ею в земле ямку, и бежала дальше, катя перед собой по руслу ручья песчинки и разноцветный мелкий галечник, в низину, к озерам. И здесь, на этом влажном пятачке, всегда был свой, прохладный микроклимат, даже в самую жаркую погоду.
Напиться можно было, встав на четвереньки и ловя губами струю из самой шиферинки, и потом губы какое-то время еще покалывало и саднило – настолько холодной была вода. А можно было утолить жажду, набрав воду в сложенные ковшиком ладошки. Или сорвав лист лопуха или конского щавеля, в изобилии растущих у родника, и тоже соорудив из него ковшик.
Тогда холодильников почти ни у кого еще не было, и мы нередко носили эту холоднущую родниковую воду в бидончике домой, к приходу отца с работы домой. Он, с красным от жары лицом, с блестящей потной лысиной, начинал гулко пить эту воду, отдуваясь и стуча зубами о край бидончика, прямо с порога. И только потом садился обедать.
Но все, все, друзья мои, хватит воспоминаний – надо уделить время и дню сегодняшнему. Сегодня в Красноярске день обещает быть жарким. Поедем-ка мы с женой в городской парк отдыха. Хоть там и нет озера с чаканом и родников, но есть тенистые аллеи и ларьки со всякой снедью, холодные пиво и квас, всякие аттракционы. Не милая сердцу деревня, конечно. Но тоже ничего...
Фото Ольги Ждановой (Витковской).
Свежие комментарии