На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Свежие комментарии

  • Владимир Моргунов
    Много правильного, много словесной шелухи !! НО Я БЫ ОЧЕНЬ ХОТЕЛ, ЧТОБЫ РОССИЯ РАЗВИВАЛАСЬ ТАКИМИ ЖЕ ТЕМПАМИ, КАКИМИ ...«Отвратительно тр...
  • ВераВерная
    Спасибо, так душевно...Завещание бабушки...
  • Галина Баранова
    Как же хорошо,когда все так хорошо кончается!Завещание бабушки...

Ефим. Быль. Часть I.

 

Когда я уже начала писать историю своей семьи, уже написала рассказы "Сапоги" и "Федора", мне приснился папа. Он сидел на скамеечке в голубой рубашке, молодой, черноволосый, синеглазый. Не такой, каким он уходил из жизни на восемьдесят пятом году, а каким я видела его в моём детстве. Я спросила, как ему живется Там? Он ответил, что хорошо, что он Там преподаватель. Я удивилась и проснулась. С этого дня сам собой стал записываться рассказ "Ефим". Ещё жива была мама. Читала, вспоминала, поправляла. Читала и папина сестра Нина. Вспоминала, добавляла детали. Что-то подсказали старшая сестра Валя и брат Виктор. Кое-что я успела записать ещё при жизни папы на видеокамеру. Так сложился рассказ об очень дорогом для меня человеке, моём отце. Рассказ получился большой, поэтому мы разделили его на части.
 
 

    Последняя майская ночь в Гродно была почти так же хороша, как в родимом краю. В окно казармы смотрела почти полная луна, не смолкая пели соловьи. Пытаясь заснуть, Ефим прочитал мысленно «Богородицу» двенадцать раз, как учила мама. Не помогло, спать не хотелось. Легко встал с кровати и вышел во двор. Ночная прохлада пахла сиренью. Ефим присел на скамейку под пышным кустом.  

«Соловушки, вы мои соловушки, и где вы только не бывали, чего только не видали, как казак в старину. Спросить бы у вас о моей судьбе – да не скажете»,- размышлял Ефим. С тех пор, как в тридцать девятом году его призвали в Красную Армию, он несколько раз менял свои планы на будущее. 

 В армии Ефим уже два года. С самого начала он легко осваивал все виды техники, все новинки, которые появлялись у них в 152 артполку, поэтому теперь обучал техническим премудростям молодых солдат, хоть имел за плечами только четыре класса начальной школы и курсы трактористов. Умом понимал, что ему надо, обязательно надо ехать в какой-нибудь город, учиться дальше. Но когда их полк прошлым летом в составе Красной Армии стоял в Литве, он увидел литовские хутора и снова затосковал по дому. Не по той избушке, где теперь ютится его семья, а по родимому дому в казачьем хуторе Филин, что на речке Медведице. 

  Из этого большого, добротного, теплого дома, они бежали ночью, по осенней степи, с узлами, куда побросали в спешке домашнюю утварь. Вечером пришёл дедушка Игнат и сказал папане, что завтра их будут кулачить. Ефим не спал и слышал, как вскрикнула мать. «Вот, мои детушки, и пришла наша бедунюшка, давно мы ее не видали», - говорил в темноте дедушка. Ефим уже знал, что такое «раскулачивание». Недавно в хуторе Красном раскулачили семью сестры дедушки Игната, тети Поли Козловцевой. У тети Полиной семьи был большой дом и сады вокруг хутора. Козловцевых отправили на Север, а бревенчатый дом раскатали и куда-то увезли. А в хуторе Климове раскулачили старшую сестру отца, тетю Дуню Тушканову, с девятью детьми. У тети Дуни и ее мужа Пахома был дом, две лошадки, корова и ещё какая-то скотинка. Актив решил дом и скотину забрать, а Тушкановых с детьми отправить в Сибирь. Растерянных детишек, полумертвую от страха и слез тетю Дуню, оглушённого горем дядю Пахома, посадили на телегу, запрягли их собственных лошадок, и повезли к поезду на станцию Ададурово. У тети Дуни было семь сыновей и две дочки. Больше о них никто не слышал.   

«Собирайтесь,- сказал отец.- Пойдем в Черемухов». От Филина до Черемухова далеко. В Черемухове жили дедушка Дементий и бабушка Катерина, родители матери. Дед Дементий - казак бывалый, в трудный час всегда к нему обращались. Ефим метался по хате, освещенной огоньками свечек, выполнял приказы отца, помогал дедушке. Мать собирала младших: брата Кирюшу и плачущую сестренку.   

Ефим никогда и ничего не боялся. С малых лет он скакал на коне, пас упрямых, неповоротливых быков. Он не боялся, но дом покидать не хотел. Он родился в этом доме и любил его, как родного человека, как казак любит своего коня. В доме была печь-кормилица с рогачами и чаплениками в уголке. Рядом с ней лавка с чугунками и сковородками разного размера. В горнице, в красном углу, темные от времени иконы, дедунины старинные книги в узорных кожаных переплетах на маленьком высоком столике. Железные кровати с подзорами, кружевными покрывалами, пуховыми подушками, большой дубовый стол, за которым они собирались по вечерам, широкие лавки у стен. Маманин синий высокий сундук, прялка, корзина с клубками шерсти и спицами. Большой, хоть и молодой еще, сад за окном. А как же он будет жить без своей Медведицы, любимой лазоревой реки, где они с мальчишками плавают вперегонки с весны до самого Ильина дня?  

  Отец до последнего надеялся, что их не раскулачат. В первый голод, когда большевики весь урожай из казачьих амбаров вывезли по продразверстке, забрав и семенной хлеб, они вместе со всеми ели сначала овощи, потом лебеду, крапиву, желуди и все, что могли выловить в реке: рыбу, раков, а потом и ракушки. Все ели, в каждом дворе блестела перламутром большая гора сухих раковин. Маленький Ефим ракушки есть не мог, как мать ни просила, умирал от голода, а не мог проглотить. Мать доставала из сундука свои ненадёванные юбки и шали, ходила по хуторам, меняла на сухарики для него. Сухарик был вкуснее конфеты. Скоро и юбки с шалями стали никому не нужны. Голодали все хутора и станицы. Как-то Бог сохранил, они выжили. Чуть-чуть стали жить, когда объявили НЭП, завели овечек, даже коровку недавно купили. Родился Кирюша, потом Аня. Работали всей семьей, не покладая рук, все силы отдавали, чтобы снова подняться, а теперь новая напасть. 

  Ночь была темная, узлы тяжелые. Дедушка вел корову. Маленькая Аня плакала, не хотела идти в темноте. Нести ее было некому, у Ефима в руках были тяжелые узелки с посудой. Пятилетний Кирюша шёл сам, держась за узелок. Ефиму тогда шёл тринадцатый год. Мать, хоть и была в тягости, тоже несла свою ношу. Аню долго уговаривали, упрашивали. Дедушка с коровой ушел далеко вперед, в темноте уже не видно. Отец приказал всем идти: испугается-прибежит. Они шли, а плач Ани становился все тише, она не пошла за ними. Мать бросила свои узлы и побежала назад. Ефим все время оглядывался, пока не увидел, как мать бежит по степи с тяжелой Аней на руках. Он бросил свои узелки и побежал помогать матери.   

Наступивший день они провели в лесу. Спали на узлах, поели, что мать припасла. А вечером снова пошли. Сколько дней и ночей они шли, Ефим не помнит. Совсем обессиленные и голодные пришли в Черемухов. Бабушка Катерина их накормила, испекла им в дорогу хлеб. Коровушку свою оставили в Черемухове и поехали в Воронежскую область. Там уже работали братья матери. Они нашли жилье для семьи сестры, помогли отцу устроиться на работу.     Была зима. Лютый голод снова настиг семью. Дедушка заболел и уже не вставал в последние дни. Ефим с отцом грузили в вагоны сахарную свеклу на станции Анна. Мимо везли составы с раскулаченными, сосланными в неведомые края людьми. Запертые в «телячьих» вагонах, они стояли, тесно прижавшись друг к другу. Из-за железных решеток узники кричали Ефиму, работавшему на перроне: «Сынок, кинь снежку, умираем!»

Ефим бросал снежки в зарешеченный вагон, караульный грозил ему винтовкой, гнал прочь, а он отбегал подальше и опять бросал снежки узникам. Некоторые из них были худые, почти прозрачные, а другие – опухшие, с зеленоватыми одутловатыми лицами. Кричали и по-русски, и по-украински, и с незнакомым ему акцентом.  

  Жить было тяжело и очень голодно. Любимый дедунюшка Игнат вскоре умер. Хоронили его Ефим вдвоем с матерью. Сколотили ящик из фанеры. Как могли, собрали в вечную жизнь. Помолились и закопали на местном кладбище. Ефим выложил из камешков крестик на земляном холмике. «Что же оставил ты нас, дедунюшка, как мы без тебя?»- горевал он. Дедушка всегда был с ним. Рассказывал о родимом крае, как и почему называются лесочки в степи, овраги, балочки и колодцы. Заступался за него перед строгим отцом, вечерами рассказывал своему первому внуку, как они жили раньше, как воевали, какие обычаи соблюдали. Из дедушкиных рассказов Ефим знал, что казаки всегда были свободным народом, служили Отечеству. Теперь, потеряв дедушку, Ефим пытался и не мог понять, что и когда случилось со страной, в которой они жили? Почему люди больше не могут жить и трудиться на своей земле, растить хлеб, пасти в своих степях скот? Куда и кто гонит их из родных домов вместе с детьми?

    Отец в это время искал для своей семьи место, где она могла бы выжить. Незадолго до этого, когда дедушка был еще жив, чтобы хоть чем-то накормить детей и своего больного отца, он взялся перепродать на базаре чью-то овечку. С этой овечкой его и забрали. «Как фамилия?»- спросил милиционер. Отец сказал. А тот тоже оказался Коновалов. Стал расспрашивать, что, да как. Отец рассказал без утайки всю свою горькую историю. Однофамилец отпустил его и подсказал, что в совхозе «Белые Пруды» есть работа. Совхоз организовался в бывшей барской усадьбе. Отец поехал, посмотрел и вскоре вернулся за ними. 

    Отца взяли на работу в совхоз конюхом, поселили с семьей в плетеную из таловых ветвей и обмазанную глиной хатку с земляным полом. В домике была одна комната и чуланчик. Совхоз выделил кирпичей и соломы. Ефим с матерью накопали глины, намесили с соломой, мать обмазала стены изнутри и снаружи, толстым слоем пол и тоненьким потолок. Отец покрыл крышу соломой, сложил печурку. Мать побелила потолок и стены. Теперь у них был новый дом. Снова стали работать и жить. Ефим учился на тракториста.

    К тому времени в семье и прибавилось, и убавилось. Умерли малыши, которые и пожить-то не успели. Кроме них с Кирюшей, Аней и Стешей, тяжелые для семьи времена пережили только маленькие сестрички Ганя и Паша. Последней в июне тридцать восьмого, уже в «Белых Прудах» родилась Нина. Всего мама рожала тринадцать детей. Ефим запомнил навсегда, хоть был еще маленький, как однажды она родила прямо в поле. Они вдвоем пололи бахчу, потом мама велела ему уйти и не смотреть, сама приняла своего ребенка, запеленала в нижнюю юбку. Домой они потихонечку дошли втроем. Теперь их осталось шестеро, и он – старший. 

    Когда отец тяжело заболел, Ефим уже работал на тракторе, кормил семью.

     За время, пока они жили на станции Анна, в Черемухове «кротировали» бабушку Катерину и дедушку Дементия, родителей матери. В ссылку, в Среднюю Азию, поехал младший сын Павел, который жил с ними, вместе с молодой женой и маленькой дочкой. А их просто выгнали из дома, в чем были. Какое-то время они жили в лесу, в шалаше, как когда-то в молодые годы, когда бабушка Катерина убежала к деду без отцовского согласия и благословения. К зиме дедушка вырыл землянку. Как только отец стал чувствовать себя получше, сразу поехал за ними в Черемухов. Тестя в живых не застал. Катерину Фатеевну привез в свою плетеную хатку. Она сказала, что перед смертью Дементий Селиверстович радовался, что похоронят его в родной земле. Просил передать дочери Федорушке и внукам, чтобы молились о нем Богу. Ефим знал, хоть родители всегда это скрывали, что когда-то в Гражданскую войну, в Крыму, дед должен был уехать в чужие края, но не смог бросить родную землю, свою Катерину, детей, коня и вернулся домой. Тогда он каким-то чудом остался жив, а вот теперь уснул в холодной лесной землянке и больше не проснулся. 

    В совхозе жизнь семьи потихоньку налаживалась. Ефим работал трактористом, мать свинаркой, отец - конюхом. Деньги за работу платили каждый месяц. В совхозе была своя пекарня. Даже воздух здесь был вкусный: всегда пахло свежим хлебом, особенно поутру. Рабочие покупали в магазине хлеб, молоко и другие продукты. Ефиму очень нравились «Белые пруды». Сад здесь не вырубили, потому что он был совхозным. По старой памяти его называли Барским садом. Яблони, груши, сливы, вишни пышно цвели весной. Все лето, до поздней осени сад одаривал людей плодами. Дети охотно помогали взрослым собирать урожай во время летних каникул. В совхозе было много молодежи, у Ефима были хорошие, верные друзья. Они весело и интересно жили, несмотря на то, что трудиться им приходилось много. 

    В армии, вдали от родных мест, Ефим много размышлял о том, почему ему, его семье, родному хутору пришлось столько пережить, во имя чего погибло так много людей, хоть вслух об этом никогда и никому не говорил: помнил об узниках в телячьих вагонах. Слушал политинформации, сопоставлял сказанное и испытанное. Пытался понять, почему были погублены лучшие земледельцы и скотоводы в казачьих хуторах и станицах. Ведь они были трудящиеся, еще какие трудящиеся! Казаки давным-давно свободно трудились на своей земле. Они могли бы весь мир накормить плодами своего труда. Ефим сам работал с тех пор, как себя помнит. Вот и получается, что борьба за свободу трудящегося народа в России, стала, в их случае, борьбой за установление и укрепление новой власти над ними. 

    Хватит, горя нахлебался досыта. Он будет учиться, работать, жить в большом и красивом городе. А придет пора жениться, поедет за невестой в родной Филин. За время службы много девушек повидал, чего греха таить. Сами летят, как мотыльки, на его синие глаза. Но очень уж воли много взяли. Жены, верней, чем казачка, ему не найти. 

    Когда последняя майская ночь сорок первого года сменилась светлым июньским утром, Ефим принял решение. Осталось немного дослужить, демобилизовавшись, он поедет в столицу, куда его давно звал армейский друг, где жили двоюродные сестры отца, тетка Марфа и тетка Феня. Будет учиться, работать и посылать отцу деньги. 

(Продолжение следует)

 

Картина дня

наверх