Когда я написал этот фельетон (было это в 1990 г.) и отдал его редактору "Советской Эвенкии" Эдуарду Иванову, он после его прочтения, озадаченно похмыкивая, почесал ручкой лысеющую макушку, и сказал:
- Многие до тебя писали про бардак в Туре, но чтобы так!.. Ладно, напечатаем. Но учти, отбиваться в окружком или райисполком - куда раньше вызовут, - пойдем вместе.
Никто никуда нас после фельетона не вызвал - времена уже были не те. Но и в Туре ничего после этого практически не изменилось - тоже времена были другие, на критические газетные выступления уже так остро не реагировали. Так что фельетон мой остался просто художественным произведением, над которым, правда, как и положено, многие хохотались. Предлагаю и вам, друзья мои, немного отвлечься и окунуться в атмосферу начала 90-х на Крайнем Севере, в столице Эвенкии пгт Тура.
Поздно вечером Сидорюк возвращался от приятелей в изрядном подпитии. На повороте его занесло и он нечаянно наступил на лапу пробегавшей мимо пегой собаки. Та взвизгнула и тяпнула Сидорюка за ногу. Осерчавший Сидорюк, недолго думая, опустился на четвереньки и укусил обидевшую его собаку.
- Вот тебе! — сказал он удовлетворенно и сплюнул шерстью.
Собака ошарашенно помотала кудлатой башкой. Потом вдруг сказала простуженным басом:
- Это как же понимать, гражданин? Ты ведь не пес.
- А я чем хуже? Ишь, моду взяли: им, значит, нас грызть можно, а мы их — не моги! — оскорбился было Сидорюк и осекся. “Допился!” — мелькнула у него паническая мысль. Но его уже понесло.
— Да захочу — еще раз тяпну, зубы-то у меня - во!
Пес уважительно посмотрел на нержавеющий оскал Сидорюка и согласился:
- Зубы что надо. Но кусаться тебе, человек, неприлично. Надо же: чуть пол-уха не отхватил! Тоже мне, царь природы.
- А я тебе говорю, что ничем не хуже тебя. Пошел вон! — повысил голос теряющий терпение Сидорюк. Он сделал попытку обойти собаку.
- Нгр-р-р-аф! — предупредил пес, загораживая проход. — Наш спор не окончен. Ты заслуживаешь суда и наказания. Это что же будет, если все жители Туры начнут кусаться? Дурной пример заразителен. А нас, бродячих собак, в столице Эвенкии всего-то сотен пять-шесть, людей же раз в десять больше. Силы, как видишь, неравные. Так что острастка нужна, сам должен понимать.
- Какого еще суда? — возмутился Сидорюк.
- Собачьего! — рявкнул лохматый оппонент и протяжно завыл. Откуда ни возьмись, со всех сторон посыпались собаки: большие и не очень, рыжие и черные, а то и вовсе немыслимой окраски. Сидорюк прижался к забору и огляделся. Морозную дымчатую мглу едва пробивал тусклый свет редких фонарей. На улице — ни души. Пропал... Он раскрыл рот, собираясь звать на помощь.
- Только тявкни! — угрожающе пролаял громадный, с черными бакенбардами и в лохматых “галифе”, кобель.
Сидорюк узнал его. Это был тот, каждое утро встречающийся ему по дороге на работу молчаливый угрюмый пес непонятной породы, которого Сидорюк про себя давно величал “Камердинером” — было в нем что-то от отставного служаки.
А вот еще одна знакомая псина: грязная груда шерстяных лохмотьев, в которой при желании можно было определить разросшуюся, в результате черт знает каких скрещиваний, до чудовищных размеров болонку, сал Псы посовещались.
- Я буду прокурор-р-ром! — прорычал Камердинер. - Шестипалый, которого ты так позорно укусил, - судья. А Багира, — грязная шерстяная груда при этих словах учтиво склонила голову. — Багира будет защитницей.
Собачья свора утихла. Над ней клубами вился пар, выдыхаемый десятками жарких пастей. Густо несло псиной.
- Итак, к делу! — рявкнул “прокурор” и лизнул снег. - Факт преступления установлен. Ты, сукин сын, укусил собаку и тем самым нарушил не только закон природы, но и нашего с вами, то есть с людьми, существования. А мотивировал затем свой поступок тем, что ты — подумать только! — не хуже собаки.
Сидорюк обреченно переступил с ноги на ногу. Четвероногая публика дружно замела хвостами, захихикала, закашляла.
- То есть, — уточнил прокурор, — тебя надо noнимать так, что ты, человек, живешь не лучше нас, co6aк.
- Ну, — выдавил подсудимый и гулко сглотнул.
- Так вот, если ты сейчас сможешь нас убедить в правоте своих слов - отпустим тебя с миром. А если нет - берегись, — угрожающе закончил обвинитель.
- Ну елки-палки, песики! Вам что, делать больше чего? — взмолился Сидорюк. — Ну, было, было - укусил... Так я того, под мухой...
- Мы ждем, — нетерпеливо клацнул зубами Камердинер-прокурор. — А муха твоя лишь усугубляет вину, мы, псы, запаха вина не переносим. Пора бы знать это.
- Ладно, — решившись, тихо сказал Сидорюк. – Я вам попробую доказать, что жизнь у меня и некоторых других туринцев если и не собачья, то около этого... Конечно, вам не позавидуешь, особенно зимой: мерзнете извините, как собаки. Но и у меня в кону... то есть в квартире, чуть выше нуля. Дом старый, вся отопительная с тема сгнила...
Голос Сидорюка стал крепнуть, набирать обличительную силу. В глазах некоторых собак появилось сострадание.
- Дом городской, двухэтажный, а удобств — никаких. Первый год, как приехал в Туру, храбрился, по нужде ходил на двор при сорока-пятидесятиградусных морозах. Застудил... ся.
Сидорюк стыдливо потупился и прожег снег под номи горючей слезой. Прокурор беспокойно завозился.
- А теперь вот я, цивилизованный, здоровый, (относительно, конечно), мужчина, уже пять лет проделываю, как говорят французы, “пур ле птур” дома в ведро. Не поверите, но нас, северян, на юге, например, узнают по круглому оттиску на ... в общем, догадываетесь, каком месте...
- Черт-те что! — фыркнул Шестипалый.
- А вода!? — гневно воскликнул Сидорюк. — Уже лет пятнадцать строится в Туре водопровод. И все эти годы люди как угорелые носятся с ведрами от бочек во дворах к квартирам. Чуть прозеваешь — привезенная вода промерзнет в бочке до дна.
- Кошмар! — пролепетала маленькая кривоногая собачонка.
- Дизельная электростанция ни к черту не годится, — продолжал изливать душу Сидорюк, высморкавшись. — Все туринцы держат наготове свечи да керосиновые лампы, потому что свет без конца гаснет. Почитай, каждую зиму по нескольку недель приходится обходиться без электричества по причине аварий...
- Все это, конечно, так, — смущенно почесав лапой за ухом, молвил обвинитель. — Зато с едой у вас, людей, проблем нет.
- Хо-хо! — с сарказмом отреагировал Сидорюк.
- Вот тут вы, многоуважаемый прокурор, дали маху, — подала, наконец, голос и защита, все это время застенчиво выкусывающая донимающих ее блох. — Разве не видно по помойкам, что у людей стол теперь далеко не тот.
- Что верно, то верно, — грустно согласился обвинитель.
Собачий трибунал переглянулся. Вперед выступил Шестипалый.
- Эх, хоть и зол я на тебя, братишка, да, видно, надо прощать. Жизнь у тебя действительно, того... Недостойна царя природы, одним словом. Тут и в самом деле кусаться захочется. Ну что, собачье племя, отпускаем брата?
- Так и быть! — решительно гавкнул прокурор. Псы одобрительно залаяли, завизжали.
- Спасибо вам! — растроганно поклонился всей собачьей ораве Сидорюк. — Хорошие мои. Вот если бы вы так же взяли в оборот тех, от кого зависит хотя бы благоустройство, быт поселка: все же, как-никак, центр автономного округа, — думаю, они бы так просто от вас не отвертелись.
- Это уж точно! — польщенно рявкнул Шестипалый. - Но нам это ни к чему. Сам подумай: порядок наведут - помойки исчезнут. А как нам тогда жить? То-то. Ну, бывай, брат!
И, обменявшись руколапопожатием, недавние враги разошлись друзьями.
А потом, как водится, Сидорюк проспался и до сих noр ходит ошалелый. Все никак в толк не возьмет: в самом деле с ним произошла эта диковинная история, или ж ему все примстилось?
Если будете когда-нибудь в Туре и увидите на ее улицах неказистого такого мужичка, садящегося на корточки перед каждой собакой и заглядывающего ей в глаза знайте — это и есть Сидорюк. Он не теряет надежды вновь установить разумный контакт с братьями нашими меньшими…
- Многие до тебя писали про бардак в Туре, но чтобы так!.. Ладно, напечатаем. Но учти, отбиваться в окружком или райисполком - куда раньше вызовут, - пойдем вместе.
Никто никуда нас после фельетона не вызвал - времена уже были не те. Но и в Туре ничего после этого практически не изменилось - тоже времена были другие, на критические газетные выступления уже так остро не реагировали. Так что фельетон мой остался просто художественным произведением, над которым, правда, как и положено, многие хохотались. Предлагаю и вам, друзья мои, немного отвлечься и окунуться в атмосферу начала 90-х на Крайнем Севере, в столице Эвенкии пгт Тура.
Поздно вечером Сидорюк возвращался от приятелей в изрядном подпитии. На повороте его занесло и он нечаянно наступил на лапу пробегавшей мимо пегой собаки. Та взвизгнула и тяпнула Сидорюка за ногу. Осерчавший Сидорюк, недолго думая, опустился на четвереньки и укусил обидевшую его собаку.
- Вот тебе! — сказал он удовлетворенно и сплюнул шерстью.
Собака ошарашенно помотала кудлатой башкой. Потом вдруг сказала простуженным басом:
- Это как же понимать, гражданин? Ты ведь не пес.
- А я чем хуже? Ишь, моду взяли: им, значит, нас грызть можно, а мы их — не моги! — оскорбился было Сидорюк и осекся. “Допился!” — мелькнула у него паническая мысль. Но его уже понесло.
— Да захочу — еще раз тяпну, зубы-то у меня - во!
Пес уважительно посмотрел на нержавеющий оскал Сидорюка и согласился:
- Зубы что надо. Но кусаться тебе, человек, неприлично. Надо же: чуть пол-уха не отхватил! Тоже мне, царь природы.
- А я тебе говорю, что ничем не хуже тебя. Пошел вон! — повысил голос теряющий терпение Сидорюк. Он сделал попытку обойти собаку.
- Нгр-р-р-аф! — предупредил пес, загораживая проход. — Наш спор не окончен. Ты заслуживаешь суда и наказания. Это что же будет, если все жители Туры начнут кусаться? Дурной пример заразителен. А нас, бродячих собак, в столице Эвенкии всего-то сотен пять-шесть, людей же раз в десять больше. Силы, как видишь, неравные. Так что острастка нужна, сам должен понимать.
- Какого еще суда? — возмутился Сидорюк.
- Собачьего! — рявкнул лохматый оппонент и протяжно завыл. Откуда ни возьмись, со всех сторон посыпались собаки: большие и не очень, рыжие и черные, а то и вовсе немыслимой окраски. Сидорюк прижался к забору и огляделся. Морозную дымчатую мглу едва пробивал тусклый свет редких фонарей. На улице — ни души. Пропал... Он раскрыл рот, собираясь звать на помощь.
- Только тявкни! — угрожающе пролаял громадный, с черными бакенбардами и в лохматых “галифе”, кобель.
Сидорюк узнал его. Это был тот, каждое утро встречающийся ему по дороге на работу молчаливый угрюмый пес непонятной породы, которого Сидорюк про себя давно величал “Камердинером” — было в нем что-то от отставного служаки.
А вот еще одна знакомая псина: грязная груда шерстяных лохмотьев, в которой при желании можно было определить разросшуюся, в результате черт знает каких скрещиваний, до чудовищных размеров болонку, сал Псы посовещались.
- Я буду прокурор-р-ром! — прорычал Камердинер. - Шестипалый, которого ты так позорно укусил, - судья. А Багира, — грязная шерстяная груда при этих словах учтиво склонила голову. — Багира будет защитницей.
Собачья свора утихла. Над ней клубами вился пар, выдыхаемый десятками жарких пастей. Густо несло псиной.
- Итак, к делу! — рявкнул “прокурор” и лизнул снег. - Факт преступления установлен. Ты, сукин сын, укусил собаку и тем самым нарушил не только закон природы, но и нашего с вами, то есть с людьми, существования. А мотивировал затем свой поступок тем, что ты — подумать только! — не хуже собаки.
Сидорюк обреченно переступил с ноги на ногу. Четвероногая публика дружно замела хвостами, захихикала, закашляла.
- То есть, — уточнил прокурор, — тебя надо noнимать так, что ты, человек, живешь не лучше нас, co6aк.
- Ну, — выдавил подсудимый и гулко сглотнул.
- Так вот, если ты сейчас сможешь нас убедить в правоте своих слов - отпустим тебя с миром. А если нет - берегись, — угрожающе закончил обвинитель.
- Ну елки-палки, песики! Вам что, делать больше чего? — взмолился Сидорюк. — Ну, было, было - укусил... Так я того, под мухой...
- Мы ждем, — нетерпеливо клацнул зубами Камердинер-прокурор. — А муха твоя лишь усугубляет вину, мы, псы, запаха вина не переносим. Пора бы знать это.
- Ладно, — решившись, тихо сказал Сидорюк. – Я вам попробую доказать, что жизнь у меня и некоторых других туринцев если и не собачья, то около этого... Конечно, вам не позавидуешь, особенно зимой: мерзнете извините, как собаки. Но и у меня в кону... то есть в квартире, чуть выше нуля. Дом старый, вся отопительная с тема сгнила...
Голос Сидорюка стал крепнуть, набирать обличительную силу. В глазах некоторых собак появилось сострадание.
- Дом городской, двухэтажный, а удобств — никаких. Первый год, как приехал в Туру, храбрился, по нужде ходил на двор при сорока-пятидесятиградусных морозах. Застудил... ся.
Сидорюк стыдливо потупился и прожег снег под номи горючей слезой. Прокурор беспокойно завозился.
- А теперь вот я, цивилизованный, здоровый, (относительно, конечно), мужчина, уже пять лет проделываю, как говорят французы, “пур ле птур” дома в ведро. Не поверите, но нас, северян, на юге, например, узнают по круглому оттиску на ... в общем, догадываетесь, каком месте...
- Черт-те что! — фыркнул Шестипалый.
- А вода!? — гневно воскликнул Сидорюк. — Уже лет пятнадцать строится в Туре водопровод. И все эти годы люди как угорелые носятся с ведрами от бочек во дворах к квартирам. Чуть прозеваешь — привезенная вода промерзнет в бочке до дна.
- Кошмар! — пролепетала маленькая кривоногая собачонка.
- Дизельная электростанция ни к черту не годится, — продолжал изливать душу Сидорюк, высморкавшись. — Все туринцы держат наготове свечи да керосиновые лампы, потому что свет без конца гаснет. Почитай, каждую зиму по нескольку недель приходится обходиться без электричества по причине аварий...
- Все это, конечно, так, — смущенно почесав лапой за ухом, молвил обвинитель. — Зато с едой у вас, людей, проблем нет.
- Хо-хо! — с сарказмом отреагировал Сидорюк.
- Вот тут вы, многоуважаемый прокурор, дали маху, — подала, наконец, голос и защита, все это время застенчиво выкусывающая донимающих ее блох. — Разве не видно по помойкам, что у людей стол теперь далеко не тот.
- Что верно, то верно, — грустно согласился обвинитель.
Собачий трибунал переглянулся. Вперед выступил Шестипалый.
- Эх, хоть и зол я на тебя, братишка, да, видно, надо прощать. Жизнь у тебя действительно, того... Недостойна царя природы, одним словом. Тут и в самом деле кусаться захочется. Ну что, собачье племя, отпускаем брата?
- Так и быть! — решительно гавкнул прокурор. Псы одобрительно залаяли, завизжали.
- Спасибо вам! — растроганно поклонился всей собачьей ораве Сидорюк. — Хорошие мои. Вот если бы вы так же взяли в оборот тех, от кого зависит хотя бы благоустройство, быт поселка: все же, как-никак, центр автономного округа, — думаю, они бы так просто от вас не отвертелись.
- Это уж точно! — польщенно рявкнул Шестипалый. - Но нам это ни к чему. Сам подумай: порядок наведут - помойки исчезнут. А как нам тогда жить? То-то. Ну, бывай, брат!
И, обменявшись руколапопожатием, недавние враги разошлись друзьями.
А потом, как водится, Сидорюк проспался и до сих noр ходит ошалелый. Все никак в толк не возьмет: в самом деле с ним произошла эта диковинная история, или ж ему все примстилось?
Если будете когда-нибудь в Туре и увидите на ее улицах неказистого такого мужичка, садящегося на корточки перед каждой собакой и заглядывающего ей в глаза знайте — это и есть Сидорюк. Он не теряет надежды вновь установить разумный контакт с братьями нашими меньшими…
Свежие комментарии