Яков хмуро брел по дорожке, посыпанной битым красным кирпичом. Можно было бы найти путь и покороче, но он не очень торопился, несмотря на то, что отец просил непременно сегодня зайти к нему домой. Назвать домом хибару кладбищенского сторожа было сложно, но старший Боманц почему-то прикипел душой к этой развалюхе. Впрочем, это могло быть наследственной чертой – дед коротал свой век здесь же.

Попетляв меж источенных ржавчиной оградок, охраняющих неведомо от кого покосившиеся кресты и обелиски со звездами, Яков вышел к часовне. Солнце клонилось к закату и последние работяги спускались со строительных лесов, возведенных вокруг здания. Кто-то из них, увидав его, приветственно помахал рукой, приглашая к вечернему «чаепитию». Но он отмахнулся – не сегодня! – и свернул на аллею, ведущую к главным воротам. Там, почти у самого входа, и находился «отчий дом», едва различимый отсюда из-за разросшегося молодого осинника.

Он опять почувствовал себя бессмысленным, лишним, «бывшим». Даже часовня обновлялась, готовясь к возрождению. А он – Боманц-младший – теперь уж точно бывший приходской священник, разжалованный «за неподобающее поведение».

Правда, ему намекнули на возможное изменение его положения, – в кармане лежала визитка, которую полчаса назад всучила ему весьма привлекательная представительница некоего фонда, взявшегося за реконструкцию часовни и старого Лютеранского кладбища. Странные они, эти немцы: тут живым житья нет, а они о мертвых пекутся.

II

Вообще-то дом – самый настоящий, каменный, немного мрачноватый, но свой, точнее отцовский – у него есть. Стоит на окраине Навинска, рядом с дюжиной таких же, словно выпавших из другого времени. Но жить там Якову было невмоготу. После смерти матери отец неделями не возвращался с кладбища, ночевал в сторожке, а днем ухаживал за могилой жены, да обустраивал чужие, никому не нужные, кроме него самого, могилки. «Пускай я уже ничего не могу сделать для живых, – твердил он в ответ на любые расспросы, – так хоть мертвым помогу: долги всегда нужно возвращать».

Чтобы быть поближе к родителю, Яков устроился сторожить территорию бывшего рыбхоза, расположенного неподалеку от кладбища. Каким-то чудом там сохранилось электроснабжение и вода, да и лес с затоном были рядом: идеальные условия для отшельника. И копейка какая-никакая, а перепадала.

III

Сквозь неплотно прикрытые входные двери кладбищенской сторожки доносилась знакомая мелодия, - кажется, что-то из Остина...

Кто-то из родственников, отбывших на историческую родину, оставил старику довоенный, но все еще исправно работающий «Телефункен». Вот он и подсел на ретро-канал, где звучали в основном джазовые шлягеры 20-30-х годов прошлого века. Музыка была хорошим знаком: значит, отец в настроении и с ним можно поговорить. А посоветоваться Якову было сейчас остро необходимо.

IV

Митрофан Боманц сидел в кресле у окна и мерно покачивался в такт музыке. Когда дверь скрипнула несмазанными петлями, хозяин, не оборачиваясь, махнул рукой – проходи, присаживайся. Яков уселся на топчан, втиснутый в самый угол с другой стороны стола. За окном, на ветке засохшей березы, на которой зимой обычно висела кормушка для птиц, сидела здоровенная ворона и, казалось, тоже чего-то ждала. Когда несколько слащавый, но чертовски приятный голос певца умолк, старик потянулся к радиоприемнику, снял с пыльной крышки какую-то книгу и, наконец, обратил внимание на сына.

– Пришло время познакомить тебя с нашим семейным Хранителем, – он бережно погладил заскорузлой ладонью коричневый переплет.

Якову сначала показалось, что в воздух поднялось облако пыли, коей вокруг было в избытке. Однако через несколько мгновений он чуть не вжался в стену: облако плавно опустилось на пол и уплыло в темный угол комнаты, где и застыло, приняв вид сухопарого священника в пасторских одеждах. Только черты его лица оставались нечеткими, словно призрак еще не решил, как ему выглядеть. Яков почувствовал, как зашевелились волосы на голове и руках.

– Что это? – просипел он, превозмогая ужас.

– А ты молодец! Не сбежал. Вот я в свое время… – Митрофан внимательно посмотрел на сына. – Давно уж следовало рассказать тебе про тайну нашу семейную, да все как-то не складывалось. Но час мой пробил, вон и вестник уже пожаловал, – отец ткнул узловатым пальцем в давно не мытое оконное стекло. Птаха, словно услышав его слова, подняла голову, оторвавшись от ковыряния в перьях, и посмотрела прямо в глаза Якову. Как показалось, даже с некоторым вызовом. Затем кивнула головой, словно подтверждая сказанное, и вернулась к прежнему занятию.

– Как это... – начал было он, но старик поднял руку.

– Не перебивай, а то не успею. Знакомься, – старый Боманц повернулся в сторону призрачной фигуры, – отец Максимилиан. Во всяком случае, он так себя называет. Хотя кто он и как выглядит на самом деле, одному Господу ведомо. В общем, с твоего деда Матвея все и началось…

В памяти Якова мгновенно всплыло то немногое, что он слышал о нем до сегодняшнего дня – в семье на эту тему не говорили. Все вмещалось в дюжину слов: был сторожем на действующем тогда еще лютеранском кладбище, сгорел, не то по пьянке, не то по неосторожности.

– Так вот… В общем, еще в гражданскую, довелось ему приютить раненого офицера, скрывающегося от ЧК после мятежа в Муроме. При поручике этом была одна вещь – книга. Сам-то он помер от ран, а вот книгу под страшную клятву передал Матвею на вечное хранение. И хранил дед ее и в голод, и в холод. И войну с ней всю прошел – от первого и до последнего дня. Кто знает, как бы сложилась его судьба, да и наша с тобой, не напиши одна сволочь на него донос: мол, ухаживает за вражьими могилами, боле сил нет терпеть предательство и контрреволюцию. И видать, письмишко-то дошло, куда следует.

Яков оцепенело слушал хриплый голос отца.

– Как чувствовал он, отправил меня к тетке, – продолжил после непродолжительной паузы старик. – Пришли за ним, как за многими тогда приходили: немецкие корни и все такое… Прийти-то пришли, да никто не вышел: сгорела хибарка со всеми, кто в ней находился. Ни останков деда, ни следов целого капитана НКВД со всем конвоем так никто и не нашел. Люди рассказывали – огонь был адский! Дед мог уйти, да не ушел. Знать, чуял, что время его пришло, – старик бросил взгляд на ворону, сидящую за окном.

– А мне, мальцу, перед тем как из дома-то выдворить, про книжку эту рассказал, да с собой велел взять и хранить пуще глаза до самой смерти. Книга та оказалась, как бы это сказать...

«Инкапсулированной внепространственной сущностью. Ну, фэйри, духи, джины… почти как в лампе Алладина», – тут же прозвучало в голове Якова. Он в изумлении посмотрел на шевельнувшуюся в углу фигуру. «Откуда он слова-то такие знает?»

Отцу становилось все хуже, дыхание его стало учащенным, кровь отхлынула от лица.

– Знай, Яшка, – этот… в общем, наш друг является одним из собирателей и хранителей древнейших знаний и не должен быть обнаруженным весьма могущественными и опасными существами, рыскающими в его поисках с самого начала мира.

Голос старого Боманца становился все слабее и тише.

– Благодаря отцу Максимилиану и мне удалось остаться в живых. Значит, он причастен и к твоему появлению на свет. Я долг свой исполнил, книгу сохранил. Теперь – твоя очередь, сын...

«Успел, – снова прозвучал в голове. – Не держи его, отвернись и отпусти».

Яков не сразу сообразил, что от него требуется, и повернулся к углу, чтобы переспросить, но там уже никого не было. Что-то большое мелькнуло за окном, полоснув краем крыла по стеклу, и тут же сгинуло, словно растворившись в лучах заката.

V

Схоронив отца, Яков уволился из рыбхоза. Сходил он и по адресу, указанному на визитке. Надо сказать, что вторая встреча с дамой из Фонда прошла непросто, но свое наследственное право в виде должности смотрителя кладбища с полагающимся тому имуществом и окладом он отстоял. С помощью работяг-строителей привел в порядок хибару, словно понимая, что отныне она станет его постоянным домом. Яков часто вспоминал последние слова отца, но так и не понял, что же именно от него требуется.

На следующий после сороковин день, он совершенно неожиданно для себя достал из шкафа Книгу и сел в отцовское кресло. Вспоминая услышанное в тот вечер, в поисках подсказки он просмотрел все страницы книги, оказавшейся сборником пословиц и поговорок всех народов мира, но ничего не нашел.

Взглянув на приемник, включил его. «О! Снова Остин», – вслушиваясь в знакомую мелодию и постукивая пальцами по переплету в ритм музыке, обрадовался Яков. В углу неожиданно возникла фигура, словно сотканная из золотистых искорок. Теперь своими очертаниями она напоминала буддийского монаха

– Это вы, отец Максимилиан? – удивлению Якова не было предела.

– Как видишь.

- Да, но…

- Ты ведь тоже иногда переодеваешься.

Логично – молча кивнул Яков, собираясь с мыслями.

– Скажите, что я должен делать?

– Жить.

– И все?

– Ухаживать за могилами и хранить Книгу. А когда придет твое время, передать ее надежному преемнику.

– Но почему именно Книга?

– На то есть множество причин. В отличие от известных артефактов, за которыми охотятся все, кому не лень, она выглядит вполне безобидно. Кроме того, вы не придумали ничего более удобного и долговечного для накопления и хранения информации. Да и передать книгу из рук в руки можно всегда и в любом месте – подозрений это не вызывает. Согласись, это не меч Ролланда, – отец Максимилиан усмехнулся.

– А пословицы тут причем?

– Ну, это вполне безопасные тексты даже в самые смутные времена и, кроме того, они сами по себе часть Вселенского разума. Или ты читал что-то мудрее? Да и мне в ней гораздо комфортнее, чем в кувшине или лампе какой-нибудь, – улыбнулся призрак.

– Хорошо, а кладбище?

– Состояние могил ушедших – лучший индикатор совести живущих.

Яков заерзал в кресле:

– А вы… Вы можете быть нам полезны?

– Когда-нибудь вы узнаете то, что знаю сегодня я. Но в моем мире время идет значительно быстрее и знания множатся с огромной скоростью. Так что познать все никому не дано…

VI

Яков очнулся неожиданно. В комнате кроме него никого не было, только кружащиеся пылинки отдавали золотом в луче клонившегося к закату солнца. Он улыбнулся, глядя в окно – теперь у него есть смысл, а до появления вестника целая вечность....

Артем НОВАК