Мамины записки-4

Жизнь в Бильбиля

Там, где мы жили в Бильбиля, кругом были сопки, внутри которых был камень-плиточник. Он лежит слоями, добывать его можно с помощью простого топора и лопаты. Мы (я, Асия, Акрам) подносили эти камни, а когда папа приходил с  работы, он складывал из них стены, скрепляя их цементным раствором – строил для нас дом.

Построил уже почти половину, как ему работе на ногу упало бревно. Папа почти два месяца лежал в больнице, а мы за это время наносили большую кучу каменных плиток, из которых и достроили потом свой дом.

Стояла страшная жара, мы спасались тем, что пили без конца прохладный виноградный, яблочный и айвовый сок,  который хранился в трехлитровых банках в подвале у хозяина. Там же много хранилось пересыпанных песком фруктов: яблоки, инжир, и нам разрешали их брать сколько угодно.  Питались обычно большим количеством  молочных продуктов: брынзой, творогом, варили бешбармак, пекли чуреки, жарили баурсаки, также как дома лакомились чакчаком,  пили чай с медом. Здесь я впервые попробовала бананы – их в Баку привозили по Каспию.

А еще мы ели осетров, их тогда продавали много, и недорого.    Вообще здесь так все перемешалось, что непонятно было, где татарская, а где азербайджанская кухня. Ведь татар в Баку тогда жило очень много – и из самой Татарии, и саратовских, и из других областей. И здесь мы уже не голодали, и у папы, и у мамы была работа, за которую они получали деньги – папа ездил  в Баку на трамвае на какой-то мебельный комбинат,  сестра Асия работала на сажевом заводе, мама на фруктово-овощной базе.

 

 

Удар за ударом

Но горе достало нас и здесь. Заболела черной оспой и умерла моя восьмилетняя  сестренка Разия (а всего весной 1937 в нашем поселке умерли 13 детей  в возрасте от 2 до 10 лет). Наверное, заразилась в озере Бильбиля, где купались все поселковые дети. Когда ее привезли из больницы, у  нее на теле были черные пятна, и я ее вообще не узнала, а она ведь только четыре дня проболела. У нас объявили карантин, всем давали какие-то лекарства, делали уколы, и никто больше не заразился.

Из деревни пришло сразу три письма – от бабушки, тети Васили и от дяди Закира. Новости были такие. В ту зиму, когда мы уехали, был страшный голод. В нашей деревне умерли около ста человек, их складывали в амбары и весной хоронили в общих могилах по 20-25 человек, при этом почти у всех были срезаны куски мяса с рук, ягодиц, ног – похоже, что кто-то еще зимой это мясо варил и ел.

Четверть села разъехались, как и мы, кто куда.   Лишь к маю стало полегче, когда откуда-то прислали зерно – по 1 килограмму на трудодень. Потом отсеялись, потом задождило и травы пошли в рост, людям, у кого не осталось коров, дали по теленку на семью, во дворах опять появилась птица…

А у нас  все шло своим манером. Мы помогали семье Хажи-бабая убирать сад. Он был такой огромный, что в нем можно было заблудиться как в лесу, и охраняли его много  людей с ружьями!

Мы только до обеда три машины загрузили яблоками, после обеда еще две, всего 160 больших ящиков. В саду была беседка для отдыха, дом для ночлега, была даже баня, а еще прохладный  каменный подвал с большими  бутылями с соком (я насчитала 9 видов), 12 больших деревянных бочек с вином, и на каждой написано, в каком году поставили. И ведь не у одного Хажи-бабая был такой сад – у много живущих в Бильбиля были большие сады.

Мы в саду работали тем летом четыре раза по четыре дня подряд,  и я уже перестала считать ящики с фруктами, которые мы, дети рвали с деревьев и раскладывали в ящики, а взрослые грузили их в машины. Тем же летом над Баку часто стали летать самолеты – шли учения со стрельбой, по улицам маршировали военные и милиционеры с противогазами на лицах, и люди говорили, что это не к добру, скоро должна начаться война.  

И тут нас сваливается еще одно горе – не проходит сорока дней после похорон Разии, как умирает другая моя сестра, Охра, от солнечного удара.

Я не могу найти таких слов, как мы все переживали, плакали.  Похоронили Охру рядом с Разией. Папа сказал, что еще год побудем в Баку, заработаем немного денег и уедем обратно в Татарию. Все здесь было хорошо, и работа была, и еды вдоволь, фруктов, но страшно было от того, что часто умирают маленькие дети. У того же Хажи-бабая, как он ни жил богато,  умерли трое детей от первой жены, у второй его жены  умерли  близнецы. 

 

…И он схватился за кинжал

Шел  февраль 1939 года, мы прожили в Баку уже шесть лет. Мы все мечтали поскорее  вернуться в Татарию. Папа говорил, что скоро у нас хватит денег, чтобы дома построиться на новом месте, купить скот и зажить на славу. Мы потихоньку начали готовиться к отъезду. Домой решили плыть по Каспийскому морю на корабле.  

Пошли слухи, что скоро в Баку начнут раскулачивать зажиточных людей, не пройдет это и мимо Хажи-бабая. Он стал втихомолку забивать скот, раздавать мясо по знакомым. Дал и нам несколько бараньих туш, и папа засолил их в бочки и спрятал в погреб, туда же спрятал посоленных осетров.

Как-то ночью мы проснулись от выстрелов. Оказывается, к Хажи-бабаю приехали милиционеры. Они искали его сыновей  (как оказалось, у них был свой пароход, и они на нем плавали в Иран за контрабандой).

Усадьбу  Хажи-бабая охраняли  четыре большие собаки. Одна из них сорвалась с цепи и кинулась на чужаков, и один милиционер застрелил ее. А Хажи-бабай не стерпел и одним ударом большого как сабля кинжала (у него он всегда висел на поясе) снес этому милиционеру голову.

Хажи-бабая повалили на землю, избили, а затем надели на него наручники и увезли на машине. А в доме у него устроили большой обыск, папу и других квартирантов, живущих во дворе Хажи-бабая, допросили, где можно найти его сыновей. Никто, конечно, ничего не знал. Потом милиционеры объявили, что теперь у Хажи-бабя ничего своего нет, все государственное: и его сад, и дома, и бани, и скот. Они уехали, но в доме оставили засаду, все ждали сыновей  Хажи-бабая – видать, сильно они навредили советской власти.

Еще через несколько дней   прямо во  двор Хажи-бабая заехали 4 грузовика, милиционеры  загружали их добром, которое выносили из дома (ковры, сундуки, мебель, посуду. Во дворе в это время варилось на газовой плите мясо в двух больших кастрюлях – их тоже забрали, вместе с мясом). Младшая жена Хажи-бабая  Эмина-апа очень громко плакала.

Потом милиционеры сказали, чтобы она собиралась и поехала с ними к мужу. «Возьми харчи для него» - сказали они. «А что такое харчи?» - спросила Эмина-апа, плохо понимающая по-русски. Ей сказали, что это еда. Я стояла рядом и все это слышала. Эмина-апа дала мне денег, сумку и попросила быстренько сбегать в магазин, купить чуреков, пряников, чего-то там еще.

Я все это купила, и когда уже подходила к воротам, увидела, что к дому едут на своей машине старшие сыновья Хажи-бабая  Исламбек и Каирбек. Я  закричала им, чтобы они уезжали. Они услышали меня и остановились. Я все рассказала, что случилось. Исламбек поблагодарил меня, и они быстро уехали. И больше их никто не видел, как и других пятерых сыновей Хажи-бабая, они как сквозь землю провалились. Скорее всего, они уехали за границу, потому что так же исчезли их суда, на которых они возили на продажу фрукты.