По жаркой пыльной весенней грунтовке, дребезжа железом, ехал рейсовый автобус. Темными квадратами свежих посевов пестрели за окном поля. Тянулись до самой кромки лесов на горизонте.
Окна в автобусе были открыты и пыль вместе с режущим песком залетала внутрь, прилипала к лицам уставших людей.
Евгений Петрович уже снял шляпу и плащ, попытался сложить все аккуратно на чемодан, но от тряски плащ съезжал и сейчас уже хозяин не поправлял его, а шляпой обмахивался.
И как они здесь живут?
Душевный покой и уверенность сейчас совсем покинули его, навалилась какая-то робость. Ему уже жаль было самого себя. Зачем он сюда возвращается? Ведь когда уехал отсюда – ничуть не жалел, не вспоминал.
А чего вспоминать-то! Её?
Так ведь ничего особенного там и не вспомнить. Женился он как-то случайно. Отец говаривал "пора да пора", вот он и женился.
А ещё назло Светке Пичугиной, хоть она в его сторону и не смотрела совсем, а все равно – назло. Так она ему нравилась, да не досталась. Вот он и познакомился тогда на покосе с Еленой.
Она была худая, сутулая, какая-то не в меру угловатая, с широкой поступью и длинными руками. Но ему улыбнулась, пошёл провожать, да так и женился.
Дом у неё был рядом и такой – добротный дом. От бабки ей достался.
Хозяйкой она была сноровистой, его любила, не перечила. Вскоре родился сын.
Сейчас Евгению Петровичу было жаль Елену.
Как же тосковала-то поди, когда он ушел! Места, наверное, себе не находила. И сейчас на шее повиснет, реветь начнет. Евгений уже обдумывал, как себя вести тогда. Надо с ней построже.
Ох, не любил он бабьих слёз! Но жаль её, без мужика же четыре года была.
А Елена пореветь любила и раньше. Чуть что – в слёзы. Тоска одна. А когда сын родился, вообще, хоть в дом не ходи: дитя ревёт, жена усталая, физиономия кислая. Он в такие моменты к матери уходил.
Мать ругалась, но пускала.
И так надоела Евгению эта постылая жизнь, что стал он узнавать и прислушиваться– нельзя ль уехать куда подальше от этой безысходности.
И ведь выведал, и ничего тогда с собой не взял – все ей оставил. Только свои вещи в чемодан сложил и, пока была она на ферме, а малой – в доме матери, ушёл.
О билетах на поезд позаботился заранее, на станцию съездил в кассу. Специально узнавал, чтоб не Верка там на кассе была, их местная, а баба приезжая, чтоб не разнесли по деревне раньше времени.
Да и с чемоданом пошёл огородами, чтоб из окон не увидел кто.
А теперь вот возвращался. Совсем другим – при шляпе, при плаще. Только вот солнце печет, как назло. А плащ, между прочим, специально куплен был – для торжественного возвращения.
Да ещё муж приедет и при деньгах. Вот Ленка рада будет. Много ль она на своей ферме зарабатывает? А тут? Прям – подарок с неба. И мужик, и при деньгах.
Но была и обратная сторона у этих дум: об этих деньгах, конечно, вспомнит Екатерина. Вот баба любит деньги! С боевой Екатериной Евгений прожил полтора года, сразу после того, как от него ушла Ольга.
Приличная Ольга женщина, инженер. С ней познакомился он, как только приехали они на стройку. Зажили сначала нормально, а потом начала она нос воротить. Ну, конечно. Образованная, начитанная, а он ... Где уж тут мужа уважить, борща наварить, одни глупости на уме.
Сначала хорошо все шло, даже на море съездили, а потом... И ведь ушла – беременная. Дура совсем! Кто теперь ее ребенка растить будет?
А Катерина другая. Быстро его подцепила. Жадная только больно, все его деньги прикарманить решила. Да не тут-то было. Он взял и уехал, прихватив свое...
Пусть теперь душится.
Автобус приближался к селу. Побежали знакомые тропинки, озеро, ферма...
Работу в селе на родине он, наверняка, быстро найдет, сколько тут родни, да друзей бывших.
Вот Славка Игошев вроде мастерскую свою столярную открывал, когда уезжал он. Можно к нему пойти. Хоть и не хотелось, конечно, на старого друга батрачить, но это ж временно.
Евгений уже представлял, как придет он к мужикам в столярку, как посидит с ними, с деревенскими, как покурят, новости ему расскажут местные. А он им похвастает, как на Каме поработал, как лихо у них мужикам там платят, а бабы ... а бабы они везде одинаковые.
Автобус резко затормозил, обдавая стоящих на остановке клубами пыли. Евгений Петрович в шляпе, но с плыщом на руке и чемоданом спустился со ступеней.
– Жека! Ты ли? – на остановке стоял его дальний родственник, дядька Андрей.
– Здравствуйте, – представительно поздоровался Евгений.
– А ты чего это, вернулся чё ли? – он уже вступал на подножку автобуса.
– Да вот ..., – неопределенно промямлил Евгений.
– Хм, интересно девки пляшут! Ну-ну..., – двери автобуса закрылись и дядька Андрей исчез за ними.
Чего это он хмыкает? Нехороший знак, – подумалось Евгению.
Интересно, сохранила ли Ленка его велосипед. Ведь только купил тогда, новый совсем ей оставил. Может продала, дура-баба.
Он шел по селу уже к своему дому. Вот сейчас повернет он за угол, обойдет перелесок и...
Он повернул, увидел свой дом. Тот же дом, бревенчатый, черный, с зелёной крышей, но обнесенный свежим деревянным забором.
"Мужик?" Неужели мужика завела?
Точно таким же забором, только пониже, был обнесен и дом его матери. Матери он писал дважды, но она ему так и не ответила. Видать – обиду затаила. Ну и ладно! Он никогда с ней не ладил, нечего и начинать.
"Ах, Ленка - сучка! Муж за порог, а она ... "
Свежая калитка была заперта. Евгений попытался открыть, но не смог. Очень хотелось пить. Из двора напротив показалась старушка. Евгений узнал ее, но почему-то резко отвернулся. Ещё не хотелось ни с кем здороваться.
Но старушка направилась к нему.
– Вы чего тут? Ой! – она всплеснула руками, – Никак Евгеша явился!
Эта местная фамильярность его всегда раздражала.
– Здравствуйте, – гортанно произнес он.
– А ведь Лена-то на работе. Который час-то идёт? – спросила она.
Евгений деловито посмотрел на часы и ответил.
– Нескоро ещё вернётся. Можа ко мне пока пойдешь? – предложила она.
– Нее, я к матери вон пока.
– К какой матери?
Евгений махнул рукой на свой родной дом.
– Ты чё ли не знаешь? – старушка смотрела на него внимательно.
– Что – не знаешь? – сплошные загадки тут.
– Так ведь померла Лизавета, уж три года как с лишком... Зимой, да в лютый мороз. Но Лена – умница, все организовала, и машину дали, и сани большие нашли, с отцом положили рядком, – соседка перекрестилась, – Можа ко мне пока? – позвала она.
Евгений отказался, но попросил оставить чемодан. Плащ взял с собой. Приходил в себя от новости.
Как это – матери нет. Он вообще не думал о матери. Казалось – она вечная. И сейчас вот ехал, о Елене думал, о сыне, а о матери как-то и забыл.
Ну, и встретила его родина, ну, и "порадовала"...
Он направился в сторону фермы, но встречаться там при всех с женой, в его планы не входило. Кто знает, что ждать от этой встречи?
По дороге завернул в мастерскую. Там совсем не так было всё, как он ожидал. Мастерская обнесена забором, за калиткой кибитка. Как только он зашёл, его спросили, к кому он, и развернули назад. Внутрь нельзя, а Вячеслава Иваныча на месте сейчас нет, в город уехал.
Это Славка-то...
Эка шишка, ещё и забором обнесся!
Пока там был, огляделся. Все были заняты делом, и никто не курил, не глазел по сторонам. Лица все были незнакомые, Евгений не встретил никого, хотя бы отдаленно знакомого.
Он направился в сторону фермы.
" Так-так", – думал он. Всё складывается не совсем так, как он думал. За эти годы село изменилось. Помолодело, поднаторело. И не так, чтоб уж очень нуждалось в нем. Вон сколько молодежи в мастерской.
В небо поднимались могучие кроны сосен и кедрачей. Пятна чистого теплого света дрожали между стволами.
Знакомая светлая дорога с двумя колеями шла под самой стеной перелеска. Две колеи были разделены буйно разрастающейся высокой травой.
И вдруг Евгений услышал впереди грудной громкий раскатистый женский смех.
Навстречу ему по дороге шли доярки. Он узнал и не узнал Елену. Она была выше других, стройная, крепкая, в цветастом платье и с платком на плечах. Это она раскатисто смеялась громче других.
Глаза горели какой-то горячностью и счастьем. Такой он её никогда не видел.
И тут женщины тоже увидели его. Быстро перешепнулись и замолчали. Елена не отделилась, не пошла быстрей других, так и шла тем же ходом. Евгения это задело. Могла б, конечно, и поприветливей мужа встретить.
Женщины поздоровались, осматривая его, улыбаясь, и прошли дальше. Елена отстала.
– Ну, здравствуй, Елена.
– Здравствуйте, Евгений Петрович, – сказала она вежливо бесцветным голосом.
Могла бы быть и потеплее, муж ведь вернулся.
Они пошли в село, Елена по одной колее, он – по другой.
– Не ждала, небось, – усмехнулся он.
– Да где уж ждать. Долго Вас не было.
– Ты чего это выкаешь мне, на "ты" вроде были.
– Как скажете ... скажешь ...
Евгений помолчал. Он не знал о чем говорить. Потом вдруг вспомнил.
– Как сын? С кем он сейчас? Матери-то ведь нет, – он превнес в голос трагизма.
– Да ни с кем. На великах укатили куда-то с пацанами.
Евгений сначала даже решил, что она шутит. Как укатили? Маленький же...
Но он ничего не сказал, он подсчитывал. Ага, когда он уехал, сыну шёл третий, а теперь значит ... неужели седьмой.
Как время летит!
Они вошли в дом. Пахло как-то особенно – свежим хлебом и чистым бельем. Запах был до того родным, что захотелось плакать.
Евгений огляделся. Нет, не "пахло" тут мужчиной, разве что маленьким, вон – игрушки детские. В остальном, все на своих местах. Новый холодильник даже.
Это как это она его купила, одна-то. Значит уж не совсем тут и бедствовала.
Он повесил плащ, вымыл руки у рукомойника и сел за стол. Лена включила электроплитку, поставила на неё сковороду, плеснув масла, достала что-то из холодильника.
Она быстро и ловко ходила по кухне, накрывая стол. Евгений расслабился.
Ну, значит хорошо все. Ну, сердится, конечно, но время подлечит, сейчас вот он достанет деньги и она отойдет. Надо было о подарках подумать, эх, надо...
– А сын-то на моём велосипеди, али купили? – Евгений вдруг понял, что не помнит, как сына зовут. Потом вспомнил – Колька же.
– На Вашем уже. Маленький покупала ему, так он немного и поездил. Научился быстро под рамой на Вашем, теперь уж и так почти достает, если не на сиденье, – Елена при этих словах сделалась мягче, в глазах – свет, видно, что любит сына.
Она поставила сковороду с макаронами на подставку посреди стола. Наложила тарелку квашеной капусты, порезала сала. Евгений сглотнул слюни, он проголодался.
Только Евгений было решил, что пора и деньги достать, как в избу постучали. Откашливаясь и теребя шапку в руках, на пороге появился старик.
Кузьмич, – вспомнил Евгений. Казалось, что он и не изменился. Тот же ватник, те же сапоги. Он приходился Елене дальним родственником, иногда навещал.
"Вот принесла нелёгкая", – подумал Евгений.
Поздоровались.
– Давай садись, Кузьмич, как раз отобедаем, – пригласила Елена.
Кузьмич помыл руки и благочинно сел, поглядывая из-под бровей на Евгения.
– Выпивать будете? – спросила Елена.
– Да разве что чуточку, за возвращение хозяина, – согласился Евгений.
Она молча подняла дорожку, приоткрыла крышку подвала и спустилась туда. Вышла с бутылкой самогона, налила по стопке.
– Ну, за Вас, – сказала Елена и пригубила, опережая Евгения, который хотел было сказать что-то торжественное.
Евгений ел с аппетитом, обжигаясь и дуя на горячие макароны. Они похрустывали поджаренками. Капуста тоже было удачной, давно он такой не едал.
– Ну, как жилось-былось? – спросил Кузьмич.
Евгений дожевал капусту.
– Да разве все расскажешь. Столько повидал, мир поглядел. Совсем по-другому там живут, не как тут у вас.
– Да где уж нам! Отсталые ...
– Что есть, то есть. А смотрю мастерская-то у вас прям споро работает, расстроилась, разрослась.
– Да-а, – протянул Кузьмич, – Вячеслав Иваныч – мужик спорый, все у него ловко. Такое произвосьво организовал – ух... Только вот – жаль мужика, в том году ... али не в том, – он посмотрел на Елену, – Когда, Лен?
– Два года уж почти, – подсказала она.
– Ага, два году уж, как жену похоронил, заболела она по части женской шибко, да так и не спасли. Он и в город её, и так, и сяк, да не вышло... Дочка осталася, Нюрочка.
– А я вот сына ещё и не видал, – Евгений сыто откинулся на спинку стула, – Лена говорит, катается где-то на велике моём.
– При-е-дет, – протянул Кузьмич, – Есть захочет, быстро прискочит, – а потом вдруг вспомнил, – Он мне щеколду-то вчера починил, Лен. Вот ведь – голова.
Евгений понял, что с Кузьмичом Елена живёт тесно, видать – вместо деда Кольке.
Кузьмич ушёл. Елена опять молча убрала со стола и как-то незаметно исчезла во дворе. Видно, хлопочет по хозяйству.
Надо было за чемоданом сходить. Он так и остался у соседки. Евгений вышел на крыльцо, издали последил за женой.
Она, как ни в чем не бывало, очень спокойно управлялась во дворе: вот пригляделась к цветам, вот набрала в ведра воды из бочки, что-то там растворяла.
Никакого волнения. А ведь муж вернулся!
Он подошёл к ней ближе.
– Это... Пойду я, за чемоданом схожу, я его у соседки оставил, чтоб не таскаться.
Елена, разогнулась и, глядя опять же на свои грядки, произнесла.
– Вы, Евгений Петрович, с чемоданом-то в материнский дом ступайте. Ключи на гвоздике в прихожей там. Мы дом поддерживали, не беспокойтесь, порядок там. Белье постельное чистое глаженое в шкафу, где и было. Завтракать приходите, коль нечего, а потом уж сами...
Евгений стоял ошарашенный... Гнала...
– Ой, забыл совсем, Лен. Я ж денег привез, вот, – он достал из-за пазухи, из внутреннего кармана пиджака пачку денег в пакете и протянул ей.
Елена посмотрела на деньги, но как-то вяло, равнодушно, даже бровь не дрогнула.
– Хорошо это, – невозмутимо сказала, – Коль останетесь, они Вам потребуются. У Вас печка совсем плохая, перекладывать надо. Да и дом старый, много ремонту потребует.
И отвернулась, опять принялась за свои грядки.
И что? Уходить что ли? Так ведь жена же.
– Мы ж женаты с тобой как никак! Я ж муж твой! – сказал в сердцах и понял – не так надо было, мягче как-то.
Но Елена спокойно ответила.
– Так ведь документы вернулись. Не нашли Вас. Я года два назад отправляла, а потом рукой махнула. Подумала – да ладно. Что эти бумаги решают? Ничего. Ведь если нет мужа, так его и нет. Хошь пиши на бумаге, хошь не пиши...
– Так вот он я, вернулся вроде ...
Елена посмотрела на него настолько спокойным взглядом, настолько равнодушным, что Евгению стало не по себе.
Она ничего не сказала, опять принялась за свои дела, заткнув повыше юбку и наклонившись над грядками.
Дальше Евгений Петрович не знал чего говорить. Он направился в дом, взял ключи и пошел за чемоданом. А злость закипала.
А он что, мало что ли на этот дом батрачил? Чай на его деньги поначалу жили, она дома сидела, рожала да с дитём нянчилась, а он ишачил в совхозе. А материнский дом – избушка в землю вросшая. Разве можно там жить?
Он вернулся к Елене уже с чемоданом:
– Ну вот что! Я сына увидеть хочу.
– Конечно, как прикатит, скажу ему, чтоб к Вам зашёл.
Больше ему сказать было нечего.
Материнский дом вогнал в ещё большую тоску. Матери нет.
Да и все тут казалось таким убогим, нищенским. Видно было, что порядок тут поддерживался Еленой. Двор ухожен, в доме шторы свежие, порошком пахнут, герань вся в цвету на окнах, часы тикают, но ... Разве можно тут жить?
Он достал из скрипучего шкафа чистое белье, принялся стелить постель. Она была высокая, пушистая. Но до конца так и не застелил, снял пиджак и прилёг. Постель обожгла холодом.
Он все обдумывал свою ситуацию, как уладить все, и не заметил, как уснул.
Проснулся от стука в окно. Выглянул – стучал Кузьмич, махал рукой, выйди, мол...
На улице собирались быабы, видать, слух о его возвращении уже разнёсся.
Евгений надел пиджак и вышел. Посреди двора стоял босой наголо стриженный веснушчатый мальчик. Около калитки на земле лежал велосипед. Евгений узнал его.
Кузьмич присел в отдалении, у сарая на завалинку.
– Ну, здравствуй, Николай Евгеньевич!
– Здрасьте, – мальчик потупился.
Что спросить-то?
– Как учишься?
Мальчик поднял голову:
– Я не учусь ...
– Как это?
– Я осенью в школу пойду.
– А... Ну да, верно! Но учись хорошо..., – Евгений совсем не знал, что ещё его спросить и о чем беседовать.
– А ты знаешь, это ведь мой велосипед.
– Знаю...
– Цепь-то спадает?
– Спадает.
– И что делаешь?
– Надеваю...
– А матери помогаешь?
И тут мальчик поднял голову и Евгений встретился с ним взглядом. Парень слегка улыбался, взгляд его был насмешливый и умный. Не такой уж он простак. И опять Евгению сделалось неловко. Совсем он не умел разговаривать с детьми.
– А ведь я это велосипед по большому блату в городе достал. Знаешь, какая очередь за ними была, а я ... Я деньги откладывал, договаривался, ездил. Знаешь... А!– он махнул рукой, – Да ничего ты не знаешь, вы теперь, дети, как сыр в масле катаетесь, а раньше все по-другому было. Вот так вот! Мы дорожили всем, вот так вот велосипеды не бросали.
Мальчик продолжал стоять. Говорить было не о чем. Молчание стало гнетущим.
И тут в калитку заглянула белокурая кудрявая девочка лет четырех, подошла к Николаю и всунула ему в руку свою ручонку. Он посмотрел на неё:
– Ты чего, Нюрка?
– Я с тобой хочу.
Николай поднял глаза на отца, и Евгений раздражённо сказал:
– Ну ладно, ступайте себе.
Дети убежали с радостью.
Кузьмич, кряхтя, поднялся с завалинки.
– Ну, вот и встретился с сыном, вот и поговорили.
– Так ведь о чем с ним говорить-то? Малец ещё.
– И верно, малец. Что с него взять – безотцовщина.
– Упрекать станете.
– Да чего мне, старику, упрекать. Без меня жись упрекнет. У грехов тени длинные.
– Какие грехи? Я деньги, между прочим, привез. А она не взяла.
– Так ведь самый большой грех – не ненависть, а забывчивость да равнодушие. Оно все убивает. Вот и связь вашу убило. В прошлое не вернёшься уже.
– Мы разберемся, много слишком советчиков! – процедил Евгений.
– Так ведь и не советовал ещё ничего. А если б советовал, то сказал бы – уезжай! Нет уже тебе тут места.
– А это что за девчонка? Славкина что ли? – с ехидцей спросил.
– Да, Славкина, – дед с любовью глянул в сторону калитки, куда ушли дети.
– Ну, тогда ясно все, – развел руками Евгений.
– Ну и хорошо, что ясно. Можа и прояснится что в голове, – сказал дед уже обернувшись в калитке.
Евгений спал плохо. Проснулся с рассветом от крика петухов. Голое окно освещало комнату холодным светом. Ни на что не хотелось здесь смотреть.
Он вышел во двор, закурил. Вспомнилось, как с матерью сидели здесь во дворе, когда был ещё мальцом. Она любила вечерами про дела и жизнь с ним поговорить, прибауток много знала, сказочек, пела потихоньку.
Рядом с отцом что ли она теперь? Вместе что ли? Как знать... Наверное, на кладбище сходить надо, далеко только очень.
Он вышел за калитку и вдруг увидел прислоненный к забору велосипед. Это что ж, сын ему вернул значит?
Гордый, значит. Малой, а уже ... Поди ж ты!
И Евгений всё решил. Он быстро вошёл в дом, собрал свои ещё неразобранные почти пожитки. Достал немного денег из пачки и положил их на стол, под ножку самовара. Пусть знают – он не жмот какой.
Потом подумал и немного убавил. Ему теперь тоже деньги нужны. Ему перед Катериной надо оправдываться.
Он вышел за калитку, перевез велосипед к дому Елены, завез во двор. Пусть ездит сын. Сын ведь – не жалко.
Хоть и приняли его тут так, совсем плохо, но он – мужик благородный, он зла не держит, он прощает их.
Евгений шёл к автобусной остановке по знакомым тропам. Утренний лес ещё просыпался. Эти запахи и звуки возвращали память, возвращали прошлое и весь окружающий мир как будто возвращался к нему.
Почему-то этот свет давил, как будто бился кто в темную стену души, да никак ...
Евгений шагал меж стволов по влажной от росы траве, а на сердце было горько. Прошлое уже не вернёшь ... Ему было так жаль себя.
Свежие комментарии