Было это, когда я уже работал в районной газете. Практически сразу после армии я начал пописывать туда, редактору понравилось и он пригласил меня в штат. Сначала корреспондентом, а через год назначил даже заведующим сельхозотделом.
Я без конца мотался по району, поскольку в подчинении у меня зачастую был только один корреспондент – я сам, и собирал материал на всякие сельскохозяйственные темы.
В очередную командировку я поехал с водителем Ермеком на редакционном «Москвиче» накануне своего дня рождения – мне через три дня должно было стукнуть целых двадцать пять лет!
После интервью с директором об успехах и проблемах хозяйства, он накрыл у себя дома дастархан, и вот там-то, после пары стопочек, я и проговорился о своем грядущем дне рождения.
Директор, уже тоже подвыпивший, тут же возжелал мне что-нибудь презентовать к грядущему событию. И отдал распоряжение продать мне барана по себестоимости, что было равносильно подарку, поскольку эта тучная «бяшка» (на самом деле – овца, а не баран) весом около сорока килограммов обошлась мне всего что-то около двадцати рублей. Которых у меня с собой не было и которые я обещал потом переслать с оказией. Ну, вот такие у нас были доверительные отношения – директор знал, что я не обману.
Мы с шофером затолкали робко сопротивляющуюся овечку в багажник, предварительно устлав днище куском кошмы – позаимствовали у работников кошары, в которой и был выбран этот крупный представитель мелкого рогатого скота. И, распрощавшись с гостеприимными хозяевами откормосовхоза, поехали обратно в райцентр.
Но поскольку в багажнике «Москвичка» у нас сейчас возлежала овца, которой уж извините меня за эту душераздирающую подробность, предстояло быть закланной на моей двадцатипятилетие, мы с Ермеком решили, минуя райцентр, проскочить в мою деревню, к родителям. До нее было всего 25 километров по асфальту, ничтожное расстояние для легковушки.
Почему в деревню, а не к себе домой? Ну, где бы я держал это животное до часа икс в обычной двухкомнатной квартире? На балконе, что ли? И там же с ней расправился? Сам? Да ни за что!
И вообще, день рождения я хотел отметить с родителями и немногочисленными родственниками, и мне с женой и дочкой проще было на выходной приехать в деревню, чем им всем табором тащиться ко мне в райцентр.
Так что овечке, хотела она того или не хотело, предстояло совершить семидесятикилометровое путешествие.
И мы ехали себе и ехали, весело болтая о том, о сем, пока мне вдруг не стало тревожно.
- Слушай, - сказал я Ермеку. – Что-то тихо там, в багажнике. Баран наш не задохнется?
- Да ну! – беспечно махнул свободной рукой водитель. – Я свой багажник знаю, он весь щелястый. А молчит – на то он и баран…
Но все же, когда мы уже проехали половину пути, я попросил Ермека остановить машину.
Когда открыл багажник и поймал на себе печальный взгляд овцы, мне стало как-то не по себе. В общем, жалко стало мне эту овечку. Я спустился с шоссе и нарвал травы посочнее рядом с лесопосадкой.
-Кушай, Бяшка (так для себя я назвал это симпатичное животное, уже обросшее к концу лета после весенней стрижки плотной шубкой пепельного цвета)! – сказал я, протягивая я овце пучок травы.
Бяшка лишь вздохнула и положила голову с наползающим на темные глаза курчавым шерстяным чубчиком на кошму.
«Мама ее непременно острижет, прежде чем папка зарежет…» - почему-то подумалось мне, и я зябко передернул плечами.
-Пить, наверное, хочет, - сообщил вылезший из-за руля Ермек. –Жара вон какая стоит.
Да, несмотря на то, что было уже пять часов пополудни, солнце палило вовсю. Жестяной кузов «Москвичка» накалился так, что до крыши или капота было небезопасно прикоснуться.
- Заедем ко мне домой, напоим овечку, - решил я. – А то еще даст дуба в дороге.
Ермек хотел было что-то возразить, но промолчал. Еще бы он не промолчал – а кто целых два раза спасал его в ГАИ от верного лишения прав (один из двоих наших райцентровских автоинспекторов был моим соседом)?
Подъехали к моему двухэтажному дому по улице Ленина. Я сбегал к себе домой на второй этаж – жены и дочери пока дома не было, - вынес в ковше воду.
Бяшка пить отказывалась и все так же укоризненно смотрела на меня своими грустными глазами и время от времени тяжело вздыхала. Эти вздохи рвали мне душу.
- Давай вытащим овечку из багажника, пусть немного разомнется, - предложил я Ермеку. – Может, и попьет потом, стоя-то…
Мы взяли Бяшку в четыре руки за шерсть и под любопытствующими взглядами редких прохожих, выволокли животное из багажника и поставили на землю.
Овечка тут же попыталась удрать, но Ермек цепко удерживал ее за шерсть. А я подсунул под нос животного ковш, и Бяшка с присвистом стала пить.
Напоив овцу и дав ей попереминаться с ноги на ногу еще пару минут, мы затолкали ее обратно в багажник и поехали дальше. То есть – ко мне в деревню.
По дороге Ермек, уже с явным неудовольствием, еще пару по моей просьбе останавливал машину, и я заглядывал в багажник, чтобы убедиться, что Бяшке едется нормально.
- Ты с ней уже как с родной, - насмешливо заметил Ермек. – Как теперь резать ее будешь?
- Почему я? Отец зарежет, - машинально заметил я. И тут же заскучал, представив, как отец валит Бяшку набок, вяжет ей ноги и, жестко надавив на часто вздымающийся от испуганного дыхания бок овцы коленом, протягивает к ее шее холодное острое лезвие нож.
Для него это привычное дело – он, обеспечивая нашу немаленькую семью мясом, загубил таким образом не одну животину. Для того этот скот и выращивался в нашем подворье.
Но я все острее чувствовал, что мне не хочется гибели этой дурашки-Бяшки, которую меня угораздило купить пару часов назад в совхозе, вырвать ее из нестройных, скученных рядов ее собратьев, затолкать в багажник и увезти от родной отары за десятки километров только затем, чтобы под водку употребить ее плоть в пищу на свой день рождения.
Но не возвращаться же с овцой обратно в совхоз, и не выпускать на волю одну – вочень скоро ее прибрали бы чьи-то чужие руки. Да и вон, впереди уже видна околица моей деревни…
Когда мы подъехали к отчему дому, я, не дожидаясь, пока это сделает кто-то из домочадцев, сам распахнул ворота во двор, чтобы Ермек смог загнать наш «Москвичок».
А когда, завидев нас в окно, во двор вышли удивленные и обрадованные мать с отцом и младшая сестренка – визит мой был неожиданным, так как обычно я приезжал в деревню на выходные, да и не на служебной машине, а автобусом, - я картинно распахнул перед ними багажник легковушки и сказал:
-Вот, дорогие мои, привез вам в подарок высокопородную овцу, казахский меринос называется. Шерсти с нее тебе будет, мама, столько, что хватит на носки нам всем. И это… ягнят она вам исправно таскать будет.
- Хорошее дело, - довольно кивнула головой моя мама, большая любительница вязать. – Сколько уже говорю папе: давай овец снова заведем, так нет, не хочет возиться с ними. А чего там возиться: все лето в стаде будут, а на зиму сена им совсем немного надо…
-Бэээ! – впервые за эти часы подала свой голос, приподняв кудрявую голову из жестяного узилища Бяшка.- Бээээ!
- Какая красивая! – ахнула сестренка. - Да выпустите же ее отсюда! А я пойду ей в палисаднике свежей травки нарву…
Вот так Бяшка стала основоположницей нового небольшого бараньего коллектива в подворье моих родителей.
А мяса на мой день рождения отец и так добыл – когда это было проблемой в деревне?
Я без конца мотался по району, поскольку в подчинении у меня зачастую был только один корреспондент – я сам, и собирал материал на всякие сельскохозяйственные темы.
В очередную командировку я поехал с водителем Ермеком на редакционном «Москвиче» накануне своего дня рождения – мне через три дня должно было стукнуть целых двадцать пять лет!
После интервью с директором об успехах и проблемах хозяйства, он накрыл у себя дома дастархан, и вот там-то, после пары стопочек, я и проговорился о своем грядущем дне рождения.
Директор, уже тоже подвыпивший, тут же возжелал мне что-нибудь презентовать к грядущему событию. И отдал распоряжение продать мне барана по себестоимости, что было равносильно подарку, поскольку эта тучная «бяшка» (на самом деле – овца, а не баран) весом около сорока килограммов обошлась мне всего что-то около двадцати рублей. Которых у меня с собой не было и которые я обещал потом переслать с оказией. Ну, вот такие у нас были доверительные отношения – директор знал, что я не обману.
Мы с шофером затолкали робко сопротивляющуюся овечку в багажник, предварительно устлав днище куском кошмы – позаимствовали у работников кошары, в которой и был выбран этот крупный представитель мелкого рогатого скота. И, распрощавшись с гостеприимными хозяевами откормосовхоза, поехали обратно в райцентр.
Но поскольку в багажнике «Москвичка» у нас сейчас возлежала овца, которой уж извините меня за эту душераздирающую подробность, предстояло быть закланной на моей двадцатипятилетие, мы с Ермеком решили, минуя райцентр, проскочить в мою деревню, к родителям. До нее было всего 25 километров по асфальту, ничтожное расстояние для легковушки.
Почему в деревню, а не к себе домой? Ну, где бы я держал это животное до часа икс в обычной двухкомнатной квартире? На балконе, что ли? И там же с ней расправился? Сам? Да ни за что!
И вообще, день рождения я хотел отметить с родителями и немногочисленными родственниками, и мне с женой и дочкой проще было на выходной приехать в деревню, чем им всем табором тащиться ко мне в райцентр.
Так что овечке, хотела она того или не хотело, предстояло совершить семидесятикилометровое путешествие.
И мы ехали себе и ехали, весело болтая о том, о сем, пока мне вдруг не стало тревожно.
- Слушай, - сказал я Ермеку. – Что-то тихо там, в багажнике. Баран наш не задохнется?
- Да ну! – беспечно махнул свободной рукой водитель. – Я свой багажник знаю, он весь щелястый. А молчит – на то он и баран…
Но все же, когда мы уже проехали половину пути, я попросил Ермека остановить машину.
Когда открыл багажник и поймал на себе печальный взгляд овцы, мне стало как-то не по себе. В общем, жалко стало мне эту овечку. Я спустился с шоссе и нарвал травы посочнее рядом с лесопосадкой.
-Кушай, Бяшка (так для себя я назвал это симпатичное животное, уже обросшее к концу лета после весенней стрижки плотной шубкой пепельного цвета)! – сказал я, протягивая я овце пучок травы.
Бяшка лишь вздохнула и положила голову с наползающим на темные глаза курчавым шерстяным чубчиком на кошму.
«Мама ее непременно острижет, прежде чем папка зарежет…» - почему-то подумалось мне, и я зябко передернул плечами.
-Пить, наверное, хочет, - сообщил вылезший из-за руля Ермек. –Жара вон какая стоит.
Да, несмотря на то, что было уже пять часов пополудни, солнце палило вовсю. Жестяной кузов «Москвичка» накалился так, что до крыши или капота было небезопасно прикоснуться.
- Заедем ко мне домой, напоим овечку, - решил я. – А то еще даст дуба в дороге.
Ермек хотел было что-то возразить, но промолчал. Еще бы он не промолчал – а кто целых два раза спасал его в ГАИ от верного лишения прав (один из двоих наших райцентровских автоинспекторов был моим соседом)?
Подъехали к моему двухэтажному дому по улице Ленина. Я сбегал к себе домой на второй этаж – жены и дочери пока дома не было, - вынес в ковше воду.
Бяшка пить отказывалась и все так же укоризненно смотрела на меня своими грустными глазами и время от времени тяжело вздыхала. Эти вздохи рвали мне душу.
- Давай вытащим овечку из багажника, пусть немного разомнется, - предложил я Ермеку. – Может, и попьет потом, стоя-то…
Мы взяли Бяшку в четыре руки за шерсть и под любопытствующими взглядами редких прохожих, выволокли животное из багажника и поставили на землю.
Овечка тут же попыталась удрать, но Ермек цепко удерживал ее за шерсть. А я подсунул под нос животного ковш, и Бяшка с присвистом стала пить.
Напоив овцу и дав ей попереминаться с ноги на ногу еще пару минут, мы затолкали ее обратно в багажник и поехали дальше. То есть – ко мне в деревню.
По дороге Ермек, уже с явным неудовольствием, еще пару по моей просьбе останавливал машину, и я заглядывал в багажник, чтобы убедиться, что Бяшке едется нормально.
- Ты с ней уже как с родной, - насмешливо заметил Ермек. – Как теперь резать ее будешь?
- Почему я? Отец зарежет, - машинально заметил я. И тут же заскучал, представив, как отец валит Бяшку набок, вяжет ей ноги и, жестко надавив на часто вздымающийся от испуганного дыхания бок овцы коленом, протягивает к ее шее холодное острое лезвие нож.
Для него это привычное дело – он, обеспечивая нашу немаленькую семью мясом, загубил таким образом не одну животину. Для того этот скот и выращивался в нашем подворье.
Но я все острее чувствовал, что мне не хочется гибели этой дурашки-Бяшки, которую меня угораздило купить пару часов назад в совхозе, вырвать ее из нестройных, скученных рядов ее собратьев, затолкать в багажник и увезти от родной отары за десятки километров только затем, чтобы под водку употребить ее плоть в пищу на свой день рождения.
Но не возвращаться же с овцой обратно в совхоз, и не выпускать на волю одну – вочень скоро ее прибрали бы чьи-то чужие руки. Да и вон, впереди уже видна околица моей деревни…
Когда мы подъехали к отчему дому, я, не дожидаясь, пока это сделает кто-то из домочадцев, сам распахнул ворота во двор, чтобы Ермек смог загнать наш «Москвичок».
А когда, завидев нас в окно, во двор вышли удивленные и обрадованные мать с отцом и младшая сестренка – визит мой был неожиданным, так как обычно я приезжал в деревню на выходные, да и не на служебной машине, а автобусом, - я картинно распахнул перед ними багажник легковушки и сказал:
-Вот, дорогие мои, привез вам в подарок высокопородную овцу, казахский меринос называется. Шерсти с нее тебе будет, мама, столько, что хватит на носки нам всем. И это… ягнят она вам исправно таскать будет.
- Хорошее дело, - довольно кивнула головой моя мама, большая любительница вязать. – Сколько уже говорю папе: давай овец снова заведем, так нет, не хочет возиться с ними. А чего там возиться: все лето в стаде будут, а на зиму сена им совсем немного надо…
-Бэээ! – впервые за эти часы подала свой голос, приподняв кудрявую голову из жестяного узилища Бяшка.- Бээээ!
- Какая красивая! – ахнула сестренка. - Да выпустите же ее отсюда! А я пойду ей в палисаднике свежей травки нарву…
Вот так Бяшка стала основоположницей нового небольшого бараньего коллектива в подворье моих родителей.
А мяса на мой день рождения отец и так добыл – когда это было проблемой в деревне?
Свежие комментарии