На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Свежие комментарии

  • Балу -
    Если что-то пошло не так - обвиняй во всем Россию... Ну или Трампа... Они ж уже и собственную импотенцию с Россией св...В США истерика. N...
  • Михаил Бердников
    Сегодня сказали эксперты по 1 каналу,что США превращается в страну 3-го мира,когда всё ломается и рушится,не находитс...Рухнувшее величие...
  • Евгения Баринова
    БРАВО!  ОЧЕНЬ ОСТРОУМНО!!!В США истерика. N...

Как деды "по бабам" сходили

Я живу в деревне. Я обожаю деревню. Я восторгаюсь…

Нет, не деревней – её жителями. Что ни двор, то отдельный сборник рассказов: грустных, житейских, смешных.

Та деревня, в которой с самого рождения проживает моя любимая бабушка Нюра, зовётся «Сливками». Любопытное имя, не правда ли? Бабушке Нюре на сегодняшний день стукнул восемьдесят один год, а даже она не знает, откуда корни очень вкусного названия.

- То ли сад сливовый был, то ли сливки у коров нашенских славились на всю округу издревле – то уж забылось давно, Сергуня. Сливки да Сливки – как_а разница теперя. Всё одно: вымрем как есть до одного самого сморчкового деда. Коли сегодня сложить всех нас в одну кучу, посчитать общий возраст да поделить на наше оставшееся количество, так едва до семидесяти семи доковыляем. Тебя жалко до рыданиев, Серёга. Ни бобыль, ни вдовец. Хучь бы молодуху как_у-нито завалящу из району привёз. Отмыли бы, в баньке Лаптевской отпарили, юбку нову надели – чем не жёнка.

Баба Нюра сокрушённо вздыхала, вытирала уголком косынки слезящиеся глаза и, засунув руки в карманы весёленького фартучка, семенила в курятник за тёплыми яичками.

Ей вторил соседский дед Григорий по фамилии Сафин, по уличному прозвищу – Лапоть.

- Поглядываю на тебя, паря, и в толк никак не возьму: в одиночку зачем живёшь? Парень ладный, справный, здоровья к_ровь с молоком, а бабы всё нетути. Мож, изъян в тебе каков есть, а?

И дед Гриня весьма выразительно смотрел на то место моих потёртых джинсов, где красовалась жёлтая молния. Старик искренне переживал за предполагаемый «изъян» и не первый раз намекал на то, что медицинский прогресс широко шагает от деревни к деревне под фамилией «виа_гра».

Нет, я их обожаю!

Роста деда Грини на один сантиметр не хватает до двух метров. Худой и костлявый, словно Кащей. Голова круглая, лысая, уши что два лопушка. И почему Лапоть? Баба Нюра мне рассказывала, как районный почтальон две недели не мог вручить деду «письмо счастья». На конверте значилось: Сафину Григорию Ивановичу. У кого ни спросит, все пожимают плечами: «не ведаем». Бедолага парень чуть не плачет – письмо под роспись лично в руки отдать надобно. Уже материться начал на всю катушку, пока маты уборщица почтовская не услышала.

- Как, говоришь, зовут? Григорий? Так он один такой в Сливках. Поспрашай Гриню Лапотя.

- Они таки счастливые оба стали, Серёга, - улыбалась баба Нюра, - что на радостях этот затасканный конверт два дни обмывали. Из району участковый примчался: почта парня в розыск объявила. Он, участковый-то, фотографию на всех калитках наклеил. Ты бы видел, каки они все трое счастливые были, как нашёлся почтальн-то!

- Отчего же?

- Сам посуди – Гриня счастливое письмо получил! Почтальон заимел-таки на первый день третьей недели Гришкин автограф. Милиционер осчастливился живёхоньким письмоносцем. Из-за этого счастья они ещё день радовались!

Таковы деревенские события – все на лице!

Семья Сафиных полная: у деда Григория имеется вторая половинка – баба Марфа. Чудеса судьбы иногда шутят с людьми довольно своеобразно. Бабушка Марфута являет полную противоположность мужу – росточка маленького, поперёк себя толще при полном отсутствии шеи и с высоким пронзительным голосом. При встрече с бабушкой Марфой я всегда удивляюсь её способности украшать соединение головы с плечами ниткой крупных янтарных шариков под названием бусы.

Каждое утро со двора Сафиных раздаётся визгливый женский крик.

- Гриня, твою маковку в собачий хвост! Какого ты стоишь, … (коленками!) калитку подпираешь?!

- О! Иде моя Марфута? – отзывается старик и сам себе отвечает – Ан тута, тута! Соловушка моя проснулася, ненаглядная явилася! Как же сладко ты поёшь! Кажин день слушаю, не наслушаюся! Что твоей душеньке угодно?

- Это…

- Сделал!

- Колодец…

- Налил!

- Петька…

- Клюют!

- Манька…

- Начавкалася!

- Баня…

- Топится!

- Гринюшка, муженёк мой золотой, я ж тебя дозваться на завтрак не могу! Стол дымиться, скоро перестанет!

Что тут скажешь? Пушкин отдыхает, Александр Сергеевич.

Сафинская банька построена на паях с семьёй Селезнёвых. Она располагается аккурат между их домами. Левый задний угол Сафин, правый задний – Селезнёв.

Селезнёвы – без них рассказ никак полным не получится. Дед Кузьма вид имеет колобкообразный. Щёки лоснятся, яркий на них румянец, глазки что пуговки, круглые да чёрные, на макушке клок волос. О-о-очень объёмный живот прячется в штанах а-ля Карлсон – вот такой мультяшный дедок.

Дед Кузьма родился в апреле, а посему обожает спать и хорошо кушать. Однодеревенцы прозвали его Сохатым. Не поддаётся душа русская никакому мало-мальскому анализу. Почему не «колобок», не «соломинка» на худой конец? Нет! Сохатый – и всё тут! Уму непостижимо!

Жена Кузьмы баба Груня, обыкновенная на вид, каких много, незаметная во всех отношениях. Каждый день она ритуально наведывается после обеда к соседям.

- Кузьма, пойду я, посижу у Марфы.

- Иди посиди. Чего ж не посидеть. – соглашается Кузьма, и не успевает за Груней закрыться дверь, как с дивана раздаётся неповторимый его храп.

- И-и-и-фью, и-и-и-фью…

Соответственно со вдохом-выдохом поднимается-опускается брюшко хозяина, на котором тут же моментально устраивается жирный кот Василий, засыпая под укачивающие качели круглого и мягкого живота Кузьмы. Блаженство! Но длится оно недолго: старушка возвращается домой буквально через пятнадцать-двадцать минут. Раздаётся её голос, зовущий мужа во двор, прибить очередную развалившуюся лесину. Кузьма недовольно ворчит, сгоняет с живота Василия, который также недовольно мяукает.

- Грунюшка, ты чего так скоро воротилася? Чего не сиделося тебе у Марфы?

- Так у ей дела есть, а я мешаю.

Не любила баба Груня сплетничать да чаи распивать. Трудоголик по жизни, она и деду своему лениться не позволяла. Я никогда не слышал, чтобы промеж них ругань какая пробегала.

Баба Нюра рассказывала, что всего лишь однажды спокойная и выдержанная Груня вылила на голову пьяного муженька полную кастрюлю щей, оставив его чувствительно голодным. Кусок мяса сразу же под пол утащил Василий. Баба Нюра говорила, что гнев Грунюшки вызвали участившиеся встречи бывших одноклассников, а ныне друзей, Кузьмы и Грини за банькой-посредницей на удобной скамеечке. Встречи заканчивались распитием бутылочки водочки. Кому ж такое пьянство понравится? Целый день ходил Кузьма голодный, и встречи стали редкими, но меткими.

Об одной из таких я и хочу рассказать.

Так уж повелось – стало деревенской традицией – святой для всей страны день Победы 9 мая праздновали сельским сходом: два десятка стариков от пятидесяти пяти до самого прожиточного максимума плюс Я да продавщица сельпо Милка, приводившая с собой каждый год нового мужа, которого непременно звали Мишка. Либо подыскивала она специально, чтобы не путать, либо деревенские не хотели запоминать очередное имя – то история умалчивает.

За общим длинным столом под обязательно белыми простынями и традиционно у дверей закрытого на амбарный замок сельского Клуба старики вспоминали молодость, тяжёлые военные и послевоенные годы, поминали погибших сверстников и односельчан, пели протяжные песни и частушки, топали в пляске ногами под звуки балалайки уважаемого всеми Ивана Антоновича и часа через четыре семейного, можно сказать, праздника разбредались по домам. Для всех праздник стал ежегодно переходящим, как привычно-родной вымпел.

Но для наших героев особо почитаемым стал молодой, новомодный, в обязательнейшем порядке ими отмечаемый, 12 июня - День независимости России, утверждённый первым Президентом Борисом Николаевичем Ельциным. Как-то незаметно слово «независимости» опустили, и стал праздник называться просто День России. Наши деды посвятили патриотизм Дню Победы, но оставили для себя День независимости не от кого-то или отчего-то, а от собственных жён, о чём торжественно и честно сообщили Сафиной Марфе Васильевне и Селезнёвой Аграфене Степановне. Не сговариваясь, обе решили: Григорий Иванович и Кузьма Ильич должны и в стариковском возрасте оставаться мужиками, и для этого одного дня в году им вполне хватит, а шея в семье останется шеей на все оставшиеся триста шестьдесят пять дней. Независимость друзья отмечали, конечно же, за баней.

Баба Нюра рассказывала, что соседки тщательно готовились к этому дню: огурчики и капусточка из погреба, зажаренная в печке курица и сваренные вкрутую яйца. Пол-литровая бутылка самой дорогой водки покупалась ими заранее.

Сами старушки тоже готовились: блюсти физический и моральный облик независимых мужей они считали своим первейшим долгом. Втайне от Грини и Кузи они составляли график подглядывания и подслушивания через каждые полчаса с левого, а потом с правого угла бани. И каждый год ничем не отличался от другого, а вот этот принёс обеим старушкам сильные, почти стрессовые, огорчения.

Первой утречком ко мне наведалась баба Груня, обвязанная по талии пуховым платком.

- Сергуня, пол-литру тебе поставлю, - начала она.

- Интересное начало, бабушка Груша! Продолжай.

- Понаблюдай, милок, за моим охломоном вместо меня сёдни. Вступил ломик окаянный в поясницу, мочи нет! А я на соли полежу два часа. Авось к ночи наладится, так дальше я сама как-нибудь. Соглашаешься али мне лежанку за углом ставить?

- Согласен, баба Груша. Только вместо водки ты мне песню старинную спой.

- Это чево-тово? – подозрительно глянула на меня соседка, слывшая на селе известной песенницей. – Совсем не потребляешь, али по болезни какой.

- За бутылку в сельпо тебе деньги платить надо?

- Надоть.

- Вот. А за песню я тебе заплачу. Понятно?

- Уж как не понять. Только чудно больно: за спевание деньги получать… А какова цена одной песни? – вдруг заинтересовалась Аграфена Степановна.

- Семь рублей пятьдесят копеек согласно калькуляции.

- Маловато… А за час сколь?

- Сто двенадцать пятьдесят.

- У тебя в голове счёты что ль, Серёга? Согласна, буду петь на сто пятьдесят рублёв. Язык не спина, ломика в ём нету… Ох!

Баба Груня по привычке резко поднялась со стула и тут же схватилась за поясницу.

- Как невовремя подкатил этотгодишний независимый день, будь он неладен! Принесла его нелёгкая…

- Проводить тебя, бабушка Груня?

- Ох, нет, милок. Сама я потихоньку мелкими шажочками. Недалече тут.

Она ушла, а в моё сердце заползла жалостливая грусть, увеличенная визитом ещё одной гостьи.

- Нюра, внучок твой дома ли? - Через открытую створку окна услышал я голос бабы Марфы.

- Дома, чего ему… Валенок мне подшивает.

- Зачем тебе валенок в такую жару, Нюрка? Опупели вы оба что ли?

- Это тебе впору опупеть, Марфа! Али забыла, что сани готовят летом?

- Так лето ж только началось.

- Ну так чё? У первого второй валенок имеется… Тебе за какой надобностью внук требуется?

- Мой Гринька, кактус ему в бок, за баньку сёдни намылился, носки гладит.. Он уже шибко независимый с утра.

- Это что жа, он и внука моего намылился в секту свою независимую вовлечь? Фигу ему покажи! Гру_дью у порога лягу, а Серёжку защитю от водочного змия!

- Что ты всполошилась, Нюрка, как наседка? Гриньке с Кузьмой для ихнего дуэту третий лишний. Серёжка мне нужон в помощники.

- Час от часу не легче. То одна просильщица, теперя другая… В доме он, проходи.

- Сергуня, иду к тебе!

Через порог перевалилась баба Марфа. В левой руке она держала бадик-палку, в другой – огромный носовой платок. На переносице сидели огромные, явно мужские, очки с тёмными стёклами.

- Баб Марфа, ты зачем в руки палку взяла? Не рановато ли? Вчера ещё резво по двору прыгала. Деда Гриню гоняешь?

- Шуточки тебе… Ослепла я с ночи. Глаза заплыли совсем. Сельповская Милка грит, ньютивит ко мне прилепился. Как думаешь, совсем ослепну? К чему готовиться?

- Ещё чего! Коньюктивит излечим, это не катаракта. Чаем свежезаваренным промывай да закапывай чем-нибудь, чтоб слезу выжимало. Через три дня пройдёт. Баб Марфа, а ты чего с болячкой ко мне пришла? Я не доктор. Тебе в район надо.

- Только через три? Вот незадача. Мне ж сегодня Лаптя и Сохатого блюсти до самой ночи. А что ж я увижу? Груньке одной не вывезти на себе двоих мужиков! По пьянке они вдвое тяжелее становятся!

Хочешь смейся, хочешь – всерьёз принимай. Принял всерьёз.

- Груньку уже радикулит посетил с утра. Я вместо неё пойду на угол.

- На правый?

- Если с её стороны, то на правый.

- А как жа левый, Серёжа? Он ить беспризорный останется, совсем сирота…

- Баба Марфа, скажи по совести, что такого страшного случится с вашими дедами, если их не пасти? Старые они уже. Допьют свою пол-литра и до дому поползут.

- Неправда твоя, Сергуня. Это ты так думаешь, а у них кучерявые мысли в голове зарождаются да на голую лысину из-под кожи дождевыми червями лезут. Скуль раз мы с Грунькой их с б…дской тропинки на честную дорогу к дому возвертали, честь их честную мужнинскую блюли! Ни одна вдовушка от их империалистических происков не пострадала! Ты представляешь, как возрадуются они сёдни своей свободной от нас независимости?!

- Всё, баба Марфа! Убедила ты меня. Поблюдю я сегодня дедов. Иди лечись. Мёд разведи кипячёной водой и закапывай глаза через каждые тридцать минут. А в больницу съездить надо… Стой, стой! Во сколько мне часовым на пост заступать?

- А в шесть после полудни они приступают независничать, паря… Через часик можешь подслушивать.

Бабушка Марфа удалилась. А на меня неожиданно напал смех. Смеюсь и смеюсь, остановиться не могу. Как она сказала, «происки империалистов»? Это ж надо! Хочешь верь, хочешь – проверь. Глянь-ка, козырь сам в руки лезет. Проверю! Непременно!

Не-е-ет, если кто скажет, что в деревне скукота жизненная, тому ни за что не поверю – сам очевидец. Не поверите, еле дождался шести часов. Баба Нюра и то заметила:

- Внук, что с тобой? Живот расслабило? – бегаешь по три раза в час на двор. Выпей-ка Лоперамиду по ударной схеме. У меня много припасено.

- Бабуля, я же при ответственности сегодня: честь и совесть соседскую блюсти поставлен. Лоперамид здесь без надобности.

- Дуры Марфа с Грунькой, как есть дуры. Я б на их месте в водочную бутылку Пургену подмешала. Вся б их независимость де_рьм_ом мужинским в уборной скончалась.

Нет, что ни говори, а не растерялась образность деревенского мышления в великом русском народе!

Дождался! Кукушка в часах прокуковала шесть раз. Зашёл с правого угла. Разговаривают. Вполне внятно и различимо.

- К сожаленью День России только ра-а-аз в году! – напел дед Кузя.

- Ну, друг Кузьма, давай по первой. За независимость – святая рюмочка!

- Вздрогнули, Гриша…

Пауза с «кряканьем». Закусывают.

- Между первой и второй промежуток небольшой. Давай, Гриша за помин души Ельцина. Какой-никакой, а человек, подаривший нам 12 июня.

- А давай. Чего обиду на покой_ников держать? Поехали…

Пока они молча жевали огурчики, я сбегал домой за табуреткой – в ногах правды нет, а в карауле стоять ещё долго. Зашёл с левого угла.

- Кузя, а помнишь, сколь в Сливках народу проживало? Почитай, тыща. Иде они теперя?

- Известно, иде, но опять-таки все вместе, рядком.

- Ага. Не слиняли, не изменили, не соблазнилися на городские «удобства» Патриоты деревни. Давай, друг, за здоровье деревни.

Выпили за родные Сливки. Интересно, за что они ещё пить будут? На сколько тостов бутылки хватит? От этого зависит длительность моего караула. Пока длилась закусывающая пауза, я посчитал: в рюмке 50 миллилитров. Рюмки две – 100 миллилитров. Выпили три раза, итого – 300. Осталось 200, всего на два раза.

- Деревня моя, деревянная дальняя… - начал Кузьма.

- Смотрю на тебя я, прикрывшись руко-о-ой… - подхватил Григорий.

Только сегодня обратил внимание на абсурдность фразы: как можно смотреть на что-то, прикрывши глаза рукой? А может, не глаза, если смотрит? Тогда что?

- Ты в лёгком плато-о-очке…

Песня оборвалась.

- Гриня, моя Грушенька сёдни на пост не вышла, радикулит у ей приключился.

- Во, как! И моей Марфуты нетути – ослепла ненадолго.

- Это что же? Это как же, Гринь? Мы одни остались?

- Чего это – одни? Никак мы не одни – наши жёнки дома, но души их здеся! А может, и глаза! Скооперировались они, Кузя. Зуб даю на отсечение!

- Зуб – не голова, не отсечёшь. А вот челюсть можно.

- Мо-можно. Зуб – один, а челюсть – коллективная. Один зуб – Аника, а челюсть – рать!.. Так выпьем за наших жёнушек, Кузя…

Во, логика! Я офи_геваю!

- Гринь, а помнишь, ты в четвёртом классе стихотворение читал на 8 марта? Я запомнил только одну строчку: «Россия держится на бабушках!»?

- Не помню…

- Эт потому, что ты не слышал сам себя, а я тебя слышал и ничего тогда не понял: праздник женский, а ты – про бабушек…

Я еле подавил смех, который из гру_ди уже добрался до горла.

- Бабушки, бабушки, бабушки-старушки,

Бабушки, бабушки – ушки на макушке…

Вот и наши годочки постарели, Кузя. Галопом не неслись, вроде, шагом размеренным шли…

- В твоём шаге два моих, Гриша. Получается, я дорогу жизни вдвое длиннее твоей прошагал, хоть и моложе… Скольки ж мы с тобой дружим, а?

- Тебе годов скоко?

- В апреле 83 было.

- А мне в прошлом декабре стоко же.

- И чё?

- 82 годочка дружбе нашей, по всему выходит. Как выползли без штанов во двор через год от рожденья, так и сдружились. Мамка, царствие ей небесное, сказывала, что я у тебя соску из хлебного мякиша отбирал. Ты начинал вопить, словно резаный. Я шибко пугался визгу и возвращал соску в орущий разинутый рот. Ты сразу замолкал.

- Правда? Так и было?

- Правда. Так и было.

- Гриня! Выходит – мы с тобой молочные братья!

- Скорее, мы – хлебные побратимы.

- Тоже неплохо. Так что, за дружбу?..

Пауза в этот раз затянулась. Запахло жаренностью – добрались до курицы. В собственном животе заурчало. Сбегал в дом за куском праздничного курника. Побратимы уже пели нестройно, но дружно.

- Друг всегда уступить готов место в лодке и круг…

Кажется, созрели. Бабульки предупреждали, что поход «по бабам» начнётся в момент полного песенно-дружеского созревания. Большой кусок курника сухомятно застрял где-то на границе горла и пищевода. Предательский кашель не заставил себя ждать.

- Гринька, ты чё дерёшься?

- Н-не дерусь, пропихиваю курицу в твой живот, кашляешь ты.

- Да? Так давай промочим…

- Давай… Нетути, Кузя, пу-пуста бутылка…

- Как эт-то? А традиционно – за всех деревенских баб? Поче-чему не хватило?

- Кто-то был лишним… Кто, Кузя?

- У попа жена… кажется…

- У попа - вторая…последняя…Считаем – загибай пальцы. Независимость…

- Раз…

- Ельцин.

- Два…

- Деревня.

- Три…

- Груша, Марфуша.

- Четыре… одна лишняя…

- Жён лишних не бывает…Дружба.

- Пять. Расчёт окончен.

- Ну?

- Не понял… На баб не хватает. По-почему? Кажин год за них пили…Знак это, Гриня! Свыше знак!

- Зна-а-ак?

- Именно так! После последнего тоста куда пытались пойти? Помнишь?

- А т-то! – «по бабам»! Но не ходили – жёнки мешали.

- А в энтим годе никто не мешает, но н-не п-пойдём…

- Почему, а?

- Не с чем хдить, Гриня… Мешочек с наволочками дрррржить перестали, вот пчему.

- Пдмаешь… А мы всё равно пдём!

- Н-не понял… Зачем?

- Попугаем… - Дед Гриня пьяненько, но весело, засмеялся.

- К каким «попугаям», Гриша? Одни воробьи осталися в деревне…

- К Ульянкиным и п-пойдём. Так напугаем – г-год помнить будет!

- Ззачем?

- Чтоб не за-забывала про день России. Ты со мной?

- Я завсегда с тобой, Гриня. Даже к Ульянке.

Вот и наступил «бабий момент» и та тропинка, по которой сейчас пошагают старики-разбойники. Я спрятался за третьим углом баньки, а оба деда направились к проходной деревенской дороге.

- Левая-правая где сторона? Улица-улица, ты, брат, пьяна!

Дед Кузьма ухватился за рукав свитера деда Григория, и так они и шли – шаг Грини – два шага Кузьмы.

- Соловей-соловей, пташечка! Канареечка жалобно поёт…

В некотором отдалении шёл любопытствующий Я с некоторым виноватым чувством нерадивого часового. Время перевалило за десять часов, смеркалось. Летом солнышко ложится спать поздновато.

- Мы – ребята удалые,

Мы – гроза деревни всей.

Открывайте, бабы, двери –

Мы всех лучше и…

Кузя, я, это… рифму потерял, найди…

- … старей…

- Ещё чего! Не подходит.

- … милей…

- То, что надо!.. Стоп! Пришли! Держись, Ульянка!

- Гриня, а ты не ошибся? Ульянке всего 72 года, молодуха как есть… Рази ж таку спужаешь…

- Не дрейфь!.. Ульянка!!! Эй, Ульянка!!! Открывай срочно!

Дед Кузьма затарабанил в сенечную дверь кулаком и ногами.

- Кто стучится в дверь мою? Кому не спится в ночи?

Какая лирика! И это – бабка?

- Открывай, Ульянка, сей жа час! А то хуже будет!

- Эт когда же было плохо? Зачем открыть?

Похоже, баба Ульянка и не собиралась пугаться. В голосе её явно слышались смех и весёлость.

- Так мы, это… «по бабам» пришли…

- Да, по бабам… вежливо…

Задиристость дедов улетучилась со скоростью телеги. Трезвеют, что ли.

- Ой, не могу! Ой, держите меня - падаю!!!

Это за дверью кричала бабушка Ульянка.

- Чёй-то она, Гриня? Готова?

Дед Кузьма испуганно стал сползать с крыльца.

- Ой, валяюсь!!!

«Молодуха» Ульяна захлёбывалась смехом.

- Зачем «готова»? Не напугали до концовой сме_рти. Жива она, слава Богу!

- Вот что, граждане бабники! Ща возьму коромысло да пройдусь по вашим за_дницам, из которых песок, чай, не первый год сыплется. Чтоб сей секунд вас сдуло с моей частной дворовой собственности! Ферштейн?

Ульяна пребывала в серьёзной решительности и таки сумела напугать друзей. Но не признаваться же в этом друг другу. Выйдя за калитку, они остановились.

- Кузьма! Нашей мужеской сознательности нанесено уничижительное оскорбление!

- Да! Кто не с нами, тот против нас!

- Мы уроним общую честь, если не отомстим!

- Отомстим! А как, Гриня?

- Как?.. Хм, как?.. Надо… поп_исать на Ульянкину дверь!

- Надо! А мне ещё не хочется…

- Странно, мне тоже не хочется, но – надо!

Я понял, что могу долго ещё стоять на посту и решил вмешаться в событийный ход.

- Вы чего это, деды, а? До утра обмоченная вами дверь высохнет! Есть ли смысл тужиться? Погуляем? Вот и славненько! Я домой, а вы?

Не дожидаясь ответа, я крепенько взял соседей под руки, и мы дружно прогулочным шагом вернулись туда, откуда пришли…

13 июня раненько утром меня поднял с постели стук в дверь. На крыльце стояли свеженькие дед Кузьма и дед Григорий.

- Вы чего в такую рань? Случилось что?

- Ещё нет, но может, - кивнул дед Григорий.

- Может. – подтвердил дед Кузьма.

- Какие вы загадочные, однако, сегодня.

- Понимаешь, Сергуня, дело в том, что наши бабки, так сказать, спонсировали бонус для тебя – выделили деньги на пол-литру.

- Ага! Я так и подозревала: втянут «независимосты» тебя, Серёжка, таки в секту!

На крыльцо выскочила баба Нюра со скалкой в руке, преисполненная всей женской решимостью.

- А ну! Дуйте в разные стороны: направо-налево! Ишь чего удумали – дитё совращать какими-то бонусами!

- Глянь, Гриня, у Серёги, оказывается, тоже блюстительный контроль на круглосуточном посту! А я думал, что только наши старухи при пастушьей должности.

При этих словах деды на всякий случай покинули поле пребывания – крыльцо – и остановились в метре от первой ступеньки. Известно же: бережёного осторожность бережёт.

- Успокойся, Нюрка! Иди спи. Внуку твоему никаки происки не устрашают. Нетути в наших карманах никакой пол-литры.

Дед Григорий честно вывернул карманы штанов. То же самое проделал и дед Кузьма. Старики переглянулись хулиганисто и хотели было показать моей бабке кукиши, но предусмотрительно передумали – бабуля всё ещё сжимала скалку в руке.

- Баб Нюра, с миром пришли соседи. Чего всполошилась? Мужской у нас разговор. Ты иди, иди…

- Ну, коли так, то ладно… Парень ты небалованый, сурьёзный…

Друзья облегчённо вздохнули и вступили на крыльцо только тогда, когда хозяйка зашла в сенцы.

- Так за что мне припала великодушная милость от ваших жён? Рассказывайте.

- Моя Грушенька – пошли ей небо богатырского здоровья – утречком, стоя со сковородой возле топчана, (она яичницу жарить собралася), на котором я спал, ласково распрошала, как мы вчера погуляли. А мне чего скрывать? Я и рассказал, как мы втроём песни спивали за банькой, байки рассказывали, односельчан да их с Марфой вспоминали. Она всё про тебя, Серёга, интересовалася почему-то… Ты не знаешь, почему?

- Хм… понятия не имею…

- Во! И моя Марфута всё про Серёгу спрашивала! По-до-зри-тельно это…

- Ничего подозрительного, деда Гриня: я вас по очереди бабушкам прям с рук на руки сдал вчера, рассказывал, как мы песни пели, потом по деревне гуляли… втроём. Всё так и было. Разве нет?

Дед Кузьма очень хитро на меня посмотрел.

- Так-то оно так… А вот скажи, милок, почему нам на пятый тост не хватило, если ты водку в рот ни капли не берёшь?

- Элементарно, Кузьма Ильич – баба Груша меня спросила: «За баб пили?» - я со всей ответственностью ответил: «Нет!». Она очень удивилась, чуть тебя из рук не выпустила. Я и пояснил: тост за Ельцина лишним оказался. Как же она любит тебя, дед Кузьма, если со своим жестоким радикулитом не позволила мужу на пол упасть!?

Старики переглянулись.

- Моя Марфута вчерась всех мам до седьмого колена вспомнила, пока я не сознался, что Борис Николаевич у нас тост стырил, потому на баб не хватило. Тогда только позволила в спаленку пройти.

И тут мы со всей мужской солидарностью громко захохотали.

- Так что с бонусом делать, Серёга? За баньку, а?

- Вы что? Сегодня 13 июня. Какая банька? Вы этот бонус по назначению пустите.

- Рази ж у него второе назначение имеется? Бабки сказали…

- Мало ли чего бабки сказали! Проявите хоть раз настоящую мужскую независимость – купите по своему разумению родным заботливым половинкам по плитке шоколада.

Ничего больше не сказали деды, просто поспешили куда-то. Наверное, в Милкино сельпо. Ну, это только мои догадки. Надеюсь, верные.

 

Я обожаю деревню, в которой не хватает…

звонких детских голосов не хватает – стареет деревня.

А мне хочется дожить до того времени,

когда в Сливках вновь зацветут сливовые сады,

да возродится её былая молочная слава…

Доживу!

Потому что избавлюсь от ненатуральной холостяцкой независимости.

От неё дети не рождаются…

И дед Гриня успокоится, увидев, что соседу

вовсе ни к чему «Виагра», когда я привезу

из района на велосипеде

свою Алёнушку.

Свадьбу сыграем за общим длинным столом

под белыми скатертями возле сельского Клуба.

Скажу по секрету: баба Нюра, моя любимая бабушка,

давно с великой надеждой держит в сундуке для долгожданной

внуковой невесты собственноручно сшитую юбку…

Постскриптум: *Район – в просторечье «районный центр».

Декабрь 2017 г

...

Автор: Вера Попова

Картина дня

наверх