Эту фотографию я на днях увидел впервые. Ее выложила в «Одноклассниках» моя землячка Люба Кутышева, живущая ныне в Омске. На старом снимке конца 50-х годов прошлого века – ученики первого класса Пятерыжской восьмилетней школы, в большинстве своем мои сверстники. Но меня среди них нет, хотя почти весь первый ряд пацанчиков – мои одноклассники. Объясню, почему так случилось.
Но… но сначала надо же хоть немного рассказать о славном селе Пятерыжск, в котором я рос и учился вместе с этими занятными человечками (смотрите, какой у персонажей первого ряда независимый, навсенаплевательский вид, хотя их и поставили на коленки. Но эту позу они, понятное дело, приняли только потому, что их об этом попросили – чтобы не заслоняли стоящих за ними одноклассников).
Пятерыжск был основан как казачье поселение Сибирского линейного войска казачьего на высоком правом берегу Иртыша в 18 веке, в двухстах с лишним верстах от Омска. Жившие здесь казаки несли пограничную службу на стыке российской империи и киргиз-кайсацких степей, участвовали почти во всех войнах тех лет - били турок, французов, ходили в туркестанские походы, были участниками империалистической и гражданской, Великой Отечественной войн.
Многие ребятишки на этом снимке – потомки тех самых прииртышских казаков: Таскаевых, Кутышевых, Копейкиных, Коломниковых, Двиняниных, Саворовских (самые частые фамилии в Пятерыжске)…
В пятидесятые годы, с началом освоения целины, в бывшем казачьем форпосте стало много «понаехавших», значительно разбавивших местное население. В их числе была и моя семья, переехавшая в Пятерыжск из Татарстана – мать с отцом и еще двое их малолетних сыновей. Мне было около пяти тогда, а Ринату год с небольшим.
Помню, что Пятерыжск мне сразу понравился. Само село на вид было, даже можно сказать, невзрачным: всего несколько длинных продольных и коротких поперечных пыльных улиц, вдоль которых стояли приземистые, саманные и камышитовые, обмазанные глиной и выбеленные известкой дома с плоскими и реже – двускатными шиферными крышами, попадались, но очень редко, и деревянные пятистенки с железными крышами, с небольшими кленовыми и тополевыми палисадниками.
Но село это стояло на высоком берегу Иртыша, и там, под крутым яром, расстилались шелковые зеленые луга, кудрявые ивовые рощи, за которым неспешно струила свои зеленоватые воды замечательная казахстанско-сибирская река – теплая, ласковая, с обилием самой разнообразной рыбы. Иртышская пойма также богата на озера, на ягоды (черная смородина, ежевика, калина) и грибы (в основном шампиньоны, грузди). А сам старый береговой склон, немного поодаль от села, был весь поросший колючими зарослями боярышника, иргой (мы ее просто называли красной ягодой), черемухи.
Вот там-то, а не на улицах селах, и протекало наше счастливое детство, не обремененное наличием в наших скромных жилищах телевизоров, и уж тем более компьютеров и прочих нынешних прибамбасов, приковывающих детей к стульям и диванам. Конечно, определенный родительский присмотр за нами был, но не настолько назойливый, чтобы не дать нам уйти со двора, да не на пару метров, а куда подальше.
И мы носились по этим чудесным лугам и береговым склонам, рощам босиком, с исцарапанными и сбитыми в кровь коленками, кувыркались в теплых водах озер и Иртыша до посинения, объедались «сметаной» (крахмалистое содержимое» толстых корней камыша-рогоза), нежной хрустящей сердцевиной самого камыша, сладким луговым луком, кисленьким щавелем, и домой возвращались, только когда понимали, что пора бы уж, а то ведь потеряют…
Что удивительно, ничего с нами за эти долгие часы единения с природой не случалось – мы были как заговоренные, что ли. Ну, разве что оса или пчела тебя ужалит – а ты не лезь! – или нечаянно всадишь себе в босую подошву двух-трехсантиметровую колючку боярышника, да сам же ее и вытащишь, или большой палец ноги собьешь о корневище или кочку, ну так потом просто присыплешь ссадину горячим песком, и похромаешь дальше.
Хотя нет, все же драматические вещи случались. Одного малолетнего пацаненка – чей он был, бедняга, уже не помню, - однажды в песчаную бурю (явление для тех мест редкое, но все же случающееся ) закружило, оторвало от гуляющих с ним старших детишек, да и укатило в степь. Его нашли лишь через несколько дней, с забитыми песком дыхательными путями.
Ну и несколько позже не повезло хорошему парню Сереже Кадирову, брату моей одноклассницы Люды – при нырянии в озеро он ударился головой о дно и сломал шейный позвонок, помучился несколько месяцев по больницам и тихо скончался дома, в окружении родных. А так – ни-ни, такие явления для нашего славного села были крайне редки. Не зря соседи называли всех пятерыжцев чебаками – наверное, как раз за это за умение вести себя в воде как рыбы, ну и за любовь к самой этой небольшой рыбке из семейства карповых. Я и сам с малых лет пристрастился к ловле чебачков на Иртыше да на озере, и любовь к рыбалке сохранилась у меня на всю жизнь.
Но это все летом. Зимой, конечно, было немного поскучнее, но и то лишь потому, что из дома нас нередко не выпускали крепкие морозы или жестокие бураны, да и уроки надо было делать, родителям помогать по хозяйству. Зато когда погода позволяла и появлялось свободное время, мы его непременно проводили на улице: катались на коньках и играли в хоккей на замерзших озерах, скатывались на санках с крутых береговых склонов, ходили в лыжные походы на ту сторону замерзшего Иртыша.
Короче, у нас, как поется в популярной ныне песне, было детство. Да, у нас не было магазинных игрушек, даже коньки и санки зачастую были самодельные; мы одевались кое-как, опять же во все самодельное, пошитое деревенскими мастерицами (моя мама, кстати, обшивала не только всю нашу семью, но и всех своих соседей, даже телогрейки, стеганые ватой, шила!).
Но мы были предельно счастливы, потому что ничто и никто не мешали нам упиваться своим затейливым детским миром, каждый день открывающимся с новой стороны, преподносившим нам много занимательных приключений.
Мы были бы еще более счастливы, если бы не школа. Она, зараза, забирала у нас (кроме, разумеется, каникулярной поры), немалую часть нашего времени, когда мы могли быть предоставлены сами себе.
И с этим ничего нельзя было поделать – мы понимали, что учиться надо. Кто этого не хотел понять, того оставляли на второй год, и это было не только довольно позорно, но и чревато жесткими воспитательными мерами со стороны родителей - у наших папаш штаны тогда держались не на подтяжках, и ремней хватало на всех отстающих.
Истины ради надо сказать, что второгодниками были только мальчишки – девчонки в наших мальчишеских развлечениях, которым мешала учеба, не участвовали, так как они, понятное дело, были сделаны совершенно из другого теста, чем мы, хотя и были такими же деревенскими.
Мне тоже случилось остаться на второй год, причем сразу же, с первого класса. Но не по моей вине. Я уже учился в этом самом первом классе, который запечатлен на приведенном выше снимке, когда - не помню, в какой именно четверти, - родители мои почему-то сорвались с места и уехали на Урал, к родственникам.
Может, потому, что в Питере (кстати, забыл сказать еще одну немаловажную вещь - все пятерыжцы между собой именуют свое родное село для краткости Питером, а себя, естественно, питерскими) у них не выходило получить свое жилье, и мы все мыкались по каким-то углам? Увы, раньше я об этом родителей не спросил, а сейчас уже не спросишь…
Но, проведя в Краснотурьинске несколько месяцев, где у них тоже что-то не срослось, мама с папой вернулись опять в Пятерыжск – разумеется, с нами, двумя своими сыновьями. И поскольку на Урале я не учился, то в Питере опять пошел в первый класс. И немало удивился, увидев в нем сразу несколько своих прежних одноклассников – они тоже остались на второй год, хотя и, подозреваю, по несколько иным причинам, чем я.
Это были (они все в первом ряду, справа налево) Ленька Косарев, Генка Шаламов, Сашка Ковалевский, Колька Таскаев (Аркаша), кто рядом – не могу вспомнить, хотя похож на Ваську Смакотина, который потом тоже куда-то уехал с родителями, и Колька Кутышев (Барсик). На этом снимке я узнаю еще кое-кого, но они все продолжили учиться классом выше.
Учительницу на этом снимке, увы, я тоже не могу признать, у меня была другая – Елизавета Ивановна Елишева, а затем еще одна Елизавета, но Михайловна. Елизавета Михайловна Маковенко, преподавательница русского языка и литературы, несколько лет также директорствовала в нашей школе.
У неё и её мужа, Анатолия Андреевича, было двое детей – дочь Валя, старше меня на год, и сын Саша. Поскольку жили мы по соседству, буквально через забор, то, естественно, дружились. Играли в самодельный «большой» теннис на нашей стороне (два вбитых в землю колышка с натянутой проволокой, деревянные ракетки и резиновый мячик), иногда ночевали у них на чердаке под шиферной крышей (у нас крыша была плоская), ходили на рыбалку.
Случалось, ссорились, порой дело чуть до драк не доходило, но обычно выпускали пар, обзывая друг дружку через забор всякими обидными словами. Я Сашку дразнил «очкариком» - по понятной причине, он меня, по непонятной, «татарином с красной бородой» - ну не было у меня тогда бороды, ее, кстати, и сегодня нет, ни красной, ни черной, вообще никакой. Но мирились мы быстро, не доводя детского разлада до межнационального конфликта, и уже тогда понимали, что соседям лучше жить в мире и ладу.
Школа наша была восьмилетней, и когда я пошел в первый класс, размещалась в двух разных помещениях. Одна часть школы была в деревянном двухкомнатном, бывшем жилом, доме, которую потом отдали под ФАП, и в которой я и начинал учиться, а другая в здании побольше, тоже жилом.
В нашей половинке, по-моему, одновременно могли заниматься не более двух классов. В начале шестидесятых наша разрозненная восьмилетка воссоединилась в специально построенном новом здании. Здесь уже были не только отдельные классы, но и учительская, вожатская кабинеты, в отдельной пристройке – школьная мастерская, в которой нас учил столярному делу трудовик, он же физрук Виктор Яковлевич Савкин. Этот интересный человек стоит того, чтобы рассказать о нем чуть подробнее.
Он работал вместе с моим отцом в дойном гурте скотником. Летом они обычно пасли коров верхом на лошадях, а зимой ухаживали за ними в теплых коровниках: убирали навоз, подвозили с сеновала и задавали корм. Я помню, как Виктор заезжал за отцом (он жил подальше от нас) после обеда.
Всегда веселые, оба с темными пятнами от обморожений на щеках, они, попив у нас еще чайку на дорожку, облачались в свои потрепанные телогрейки, завязывали клапана шапок под подбородками и выходили на улицу, неуклюже переставляя ноги в огромных, с резиновыми галошами, валенках, запуская в дом морозный пар – в те годы зимы на севере Павлодарской области были суровыми. А на улице у наших ворот их ждали большущие сани на прицепе у гусеничного трактора с работающим двигателем.
Отец с Савкиным взбирались на эти сани и, опершись на вилы, стоя уезжали на сеновал или к силосному бурту, дымя торчащими изо ртов папиросами. Я, хоть и был тогда всего лишь несмышленым пацаном, хорошо понимал, какая у этих мужиков тяжелая работа - ворочать вилами и лопатами, махать тяжелыми секирами для рубки силоса без выходных, без праздников. А еще и дома их ждала почти такая же каторга, иначе какой же крестьянин без домашнего хозяйства?
И однажды мы все были очень удивлены, увидев Виктора Савкина в школе, в непривычном для деревенского мужика облачении - в аккуратно отглаженном костюме и чистенькой рубашке, правда, без галстука, в начищенных ботинках. Оказывается, школе позарез был нужен физрук и трудовик взамен уволившегося. И работавшая учительницей в младших классах жена Виктора, видимо, порекомендовала своего мужа. И его взяли!
Виктор Яковлевич - теперь его пришлось называть только так, - прижился в нашей школе. Правда, на первых ох и трудно ему пришлось с нашими непослушными пацанами – порой дело доходило почти что до мордобития, но как-то все обошлось. Савкин заочно получил педагогическое образование и затем много лет работал директором средней школы в совхозе «Веселая роща». Я знаю, что сейчас Виктору Яковлевичу недужится, и желаю ему крепкого здоровья и долгих лет жизни.
До выпуска из восьмилетки со мной дошли, кроме названных выше пацанов, Сашка Карпенко, Федька Завальский, Женька Лежень, Вовка Гончаров, Валерка Писегов, девчонки – сестры Анисимовы Люба (красавица, в которую были влюблены многие мальчишки не только из нашего класса!) Люда, Валя, Тася Чабан и Люда Кадирова. Небольшой у нас был класс, всего одиннадцать человек. И сегодня из всех пацанов-моих одноклассников в живых, увы, нет уже более половины.
Вот какие мысли навеял этот старый снимок, на котором меня нет. Но я есть на втором снимке ( в верхнем ряду второй слева), и это, похоже, уже третий класс, поскольку мы все в пионерских галстуках. В центре – наша учительница, она же впоследствии директриса Елизавета Михайловна Маковенко. Конечно, вполне законен вопрос: кем стали все эти ребятишки, какую пользу принесли обществу. Отвечу так: нормальными все стали людьми. Никто, правда, ни постов высоких не занял, ни в звезды не выбился, но каждый (ая) на своем месте, занятом во взрослой самостоятельной жизни, трудился честно и добросовестно, родил и воспитал детей, и многие уже, увы, оставили этот мир, навечно сохранившись на этих пожделтевших от времени карточках (им уже больше полвека!), да в памяти родных и близких.
Сам Питер после экономической разрухи в стране уже много лет переживает трудные времена: в деревне полностью было свернуто сельхозпроизводство (полеводство, животноводство), дающее работу десяткам сельчан. Совхоз «Железинский», как и все прочие, был ликвидирован вместе со всеми своими отделениями, и люди стали разъезжаться в поисках лучшей доли.
Сейчас на Пятерыжск без слез смотреть невозможно: на его территории много стало проплешин от заброшенных и зачищенных уже подворий, от населения его едва ли осталась половина («человек 150» - написала мне в переписке живущая там двоюродная сестра). Школа, правда, по-прежнему есть, правда, уже в другом помещении, поменьше, но при этом уже даже уже не восьми-, а девятилетняя. Правда, в классах уже не по два десятка учеников, как было в наше время, а единицы, Так, сегодня их всего … 19! То есть в среднем по два ученика в классе.
Очень печально все это. Но все же в жизни Пятерыжска имеются и положительные моменты, и главная из них – школу не прикрыли как малокомплектную, и она оснащается всем необходимым для образовательного процесса, как и другие, более полные школы района, в том числе компьютерами с подключением к интернету, за что честь и хвала местным властям, и ее директору Геннадию Павловичу Таскаеву, одному из потомков прииртышских казаков, с кем мы учились в этой школе и провели свое счастливое босоногое детство на этих же утрамбованных песчаных улицах и на зеленом раздолье иртышской поймы.
Еще одна отрадная тенденция - недалеко от Пятерыжска, на месте полевого стана тракторной бригады, в которой я после армии почти год отработал сварщиком, частной фирмой при поддержке государства строится агрогородок. И трудолюбивому и ответственному народу из числа питерцев, не желающему тупо пьянствовать из-за безысходности и покидать родное село из-за его бесперспективности, работа там, говорят, находится. А значит, Питер мой будет продолжать жить. И учащиеся его школы будут продолжать фотографироваться на память. Даже если в классе будет всего четыре ученика, как на этом нижнем снимке. И двое из них – справа, - мои племянники…
Свежие комментарии