Баба Шура заболела. Не так, как раньше, когда она, бывало, покашляет, потом ее дед Иван настоечкой разотрет, отваром травки напоит — и все хорошо. Серьезно заболела. Уже почти два месяца с кровати не встает. Похудела, морщинистое лицо стало бледным, глаза потускнели, уголки губ не приподнимаются в лукавой улыбке.
Дед Иван втайне слезы вытирает, не может он представить себе жизни без любимой Сашеньки. Уже без малого пятьдесят лет вместе. Сколько всего пережили, одного маленького сына похоронили, двоих, да еще дочку, вырастили. Уже вон, двенадцать правнуков родилось, восемь мальчиков и четыре девочки. Разъехались, правда, дети и внуки по стране, не захотели в деревне жить, но навещают, не забывают стариков. Звонят каждый день, переживают за маму, за бабушку.
Дед Иван подошел к стене, на которой висело множество фотографий, улыбнулся: не зря жизнь прожита, хороших людей оставляют они после себя, сумели воспитать достойно.
Вздохнул он, подошел к жене, присел на табурет рядом с кроватью.
— Шурочка, может чайку с малиной тебе заварить? — спросил он ласково.
— Не хочется что-то, — вздохнула старушка. — Вот я что думаю, Ванечка, помру я скоро, один ты останешься. Дети далеко, уехать к ним и дом наш бросить ты не захочешь, ведь каждый гвоздик в нем знаешь, каждую трещинку помнишь. Надо будет тебе женщину подыскать. Хорошую, чтоб за тобой смотрела, дом и хозяйство в руках держала. Добрая чтоб была, но не дура. Может Надьку Белиху? Давно без мужа живет, еще корову да коз держит, будет тебя творожком да сметанкой кормить.
Дед Иван сначала хотел возмутиться, рукой на жену махнуть, мол, что удумала, помирать, да его женить, а потом хитро ухмыльнулся в сторону и серьезно ответил:
— Нет, Шурочка, не хочу Надьку, уж больно она полная, еще и я с ее сметаны растолстею, а мне с моим давлением ну никак нельзя. Да и недаром она трех мужей схоронила. Нет, может, кого другого подыщем?
Баба Шура немного удивленно на мужа посмотрела, думала, он открещиваться начнет, а он-то, оказывается, и не против.
— Может Анну Никифоровну? – спросила он деда. — Бывшая директор школы, культурная, за мужем лежачим лет семь ухаживала, значит, ответственная.
— Шурочка, что ты?! Я еще в молодости от нее еле отбился. Она все ко мне цеплялась, однажды прижалась зимой в клубе, шепчет командирским тоном: «Мне холодно, согрей меня». А я возьми да и ляпни, мол, на костре согреешься! С тех пор ненавидит она меня, я же даже в школу на собрания никогда не ходил, боялся с ней встретиться.
— Что ж ты мне никогда об этом не рассказывал? – заинтересовалась баба Шура, даже с подушки приподнялась. – А я думала, чего это ты школу стороной обходишь? А Лидочка Варюха? Врачом всю жизнь проработала, вдруг заболеешь, сможет и укол поставить и…
— Клизму сделать! – подхватил дед, — помнишь, я в больничке лежал, так она мне ее чуть не каждый день делала, я потом узнал, что в этом необходимости-то и не было — у меня ж бронхит был! Это она мне мстила, за то, что я Борьку тогда отпустил. Это у нас козел был, который запаха спиртного не переносил. А в тот день свадьба у соседа была, Лидка и выпила чуток. Потом ко мне прицепилась: женись, да женись! Я хотел домой уйти, она за мной. А Борька во дворе привязанный был. Я к нему подошел и отвязал. Он запах от Лиды почуял и… Я ж не виноват, что она так удобно к нему задом повернулась. Разбежался он немного, да прямо в ее мягкое место и впечатался. Небось, она специально на врача выучилась, чтобы мне отомстить.
Баба Шура села в кровати и с подозрительным блеском в глазах сказала:
— Я об этом и не знала. И что, нет подходящей женщины?
— Почему? Клава! Здоровая баба, как губки подкрасит, так прямо красавица! Она ж и замужем-то не была, может, меня всю жизнь ждала. Ну, подумаешь, мужиков как перчатки меняла, так это от отчаяния! Так что, лучше Клавы мы не найдем.
Баба Шура рот от такой наглости открыла, да как треснет мужа по щеке!
— Я те дам Клавку, я те дам губки! – одеяло откинула, замахнулась второй рукой, но дед вовремя отскочил, тогда она с кровати встала — и пустилась за ним.
Дед Иван подбежал к жене, обнял ее крепко и всю зацеловал:
— Шурочка, я же пошутил, знал я, что ревнивая ты, вот и попробовал растормошить тебя! Чтоб ты о жизни вспомнила, о любви нашей. Никого я, кроме тебя, никогда не любил, и даже подумать боюсь, что без тебя останусь. Не смогу я тогда жить, просто не смогу!
Баба Шура охнула, на кровать оглянулась и махнула своей слабой рукой:
— И правда, надоело уж хворать. Ты что-то про чай с малиной говорил…
Через два года отпраздновали они золотую свадьбу. Весело было, шумно, все дети, внуки и правнуки приехали.
— Горько! – дед Иван нежно поцеловал любимую Шурочку, а она ему прошептала:
— Я тебе Клавку всю жизнь помнить буду! – и улыбнулась. — Еще много-много лет.
Мария Скиба
Свежие комментарии