— Пустите, окаянные! Не хочу больше жить! Забери меня, Варенька, забери с собой, ясно солнышко! Нет мне жизни без тебя! Нет! Нет!..
Алевтина вырывалась из рук дочерей, которые пытались оттянуть её от длинного деревянного ящика. Там лежала их сестра.
— Не могу жить теперь, раз её нет! С Варей и полягу! Закапывайте нас вместе!
— Мама, мамочка, пожалуйста, отойди, дай папа с дядями гҏоб заколотят.
Дочери стягивали безутешную мать с Вари. Женщина распласталась на девушке и выла так пронзительно, что у всех присутствующих на голове шевелились волосы. Дворовая собачка подвывала хозяйке. В суматохе её забыли посадить на цепь и она добежала со всеми до погоста.
Было у Алевтины четыре дочери: две старшие уже замужем, а двое ещё жили в родительском доме. Третьей по счёту, Лене, восемнадцать исполнилось, девка на выданье была, а самой младшенькой, последней, шла Варя шестнадцати годков, рождённая, когда Алевтине было уже хорошо за сорок. Все три старшие дочки были у Алевтины обыкновенными: какая посимпатичней, какая не очень удалась, да и характером тоже разнились - Дуся повреднее, Люба более покладиста, а Лена из тех, кто тише воды, ниже травы. "Главное, что здоровы, - думала Алевтина, - и в хозяйстве пригожие, и вообще хорошие они у меня, любоньки мои, люблю всех, люблю."
Последняя же, Варенька, была необыкновенным ребёнком. Красоты она была такой яркой, что все, начиная с повитухи, принимавшей роды, твердили:
— Ах, красавица! Ох и красавица! - качали головами и односельчане.
Яркими, глубоко зелёными изумрудами горели большие Варины глаза. Коса, толщиною в руку, отливала всеми гранями золотой, выжженной на солнце пшеницы. Припухлые губки её никогда не бывали бледны, всегда аллели малиновым соком, а носик тонкий, кнопочный, и вовсе терялся среди этого фарфорового совершенства. Фигурою была Варя до того ладная и стройная, с талией до того тонкой, словно затянутой в тугой корсет, что мать боялась как бы не переломилась доченька, как та тростиночка на ветру, и потому не разрешала ей таскать по два ведра воды разом, но Варя всё равно таскала, потому что хотела во всём облегчить матери быт. Была Варюшка умна не по годам, характера самого ласкового и игривого, во всём послушная, никогда не перечащая. Обожала её мать всеми клеточками своего организма, всеми фибрами простой, деревенской души своей, и надо сказать, что Варенька платила ей тем же. Любовь между матерью и дочерью не знала ни границ, ни преград.
— Подойди ко мне, царица души моей, подойди, Варенька. Солнышко моё, отрада жизни, сядь рядом, посиди, будет тебе трудиться, - подзывала её мать, отдыхая вечером на завалинке.
Садилась Варя с нею рядом, клала голову пшеничную на материно плечо, и слушали они вместе, как начинают робко стрекотать первые сверчки, как солнце опускается за тёмный высокий лес... Потом Варя вдруг возьмёт, да и прижмётся к матери покрепче, и как начнёт целовать её морщинистые щёки - страстно, истово, - и скажет, балуясь с её платком:
— Я так люблю тебя, маменька, так люблю!
— И я люблю тебя, Варенька, больше всего на свете люблю.
Отец и Лена, видя эти нежности, лишь усмехались. Так уж сложилось, что остальные дочки и не думали ревновать мать к младшей сестрице, потому как любили все Вареньку не меньше, чем мать, а сама Варя была с ними чрезвычайно ласкова и добра.
В первых числах весны, когда снег ещё плотно окутывал землю, Варя сильно заболела. Весь день девушка пробегала, радуя мать своим заливистым смехом и ласками, а после гулек с подружками вернулась квёлая, невесёлая... Ночью во всю мощь разыгралась у Вари горячка. Уже к утру она начала бредить и метаться по постели, щёки её раскраснелись нездоровым румянцем, на лбу испарина выступила, а ноги, как лёд. В те времена ничего не знали о парацетамоле и других медицинских средствах для снижения жара... Бегала к Варе бабка-знахарка, колотила травы, отпаивала ими несчастную больную, а мать обтирала Варю уксусом и давала малиновое варенье, ледяные сосульки и сахарную воду компрессами ко лбу прикладывала, желтком, перетёртым с мёдом, мазала дочери грудь... Ничего не помогало. На исходе недели шестнадцатилетняя Варенька умеҏла в бреду.
Алевтина не хотела жить дальше. Каждую ночь она молилась за упокоение души усопшей и просила Господа поскорее воссоединить её с дочерью. Наплачется, ляжет навзничь на постели, и Лена, глотая слёзы, слышит, как шепчет мать обессиленно:
— Забери меня, дочка, забери меня, Варенька, поскорее к себе.
Алевтина не понимала по какому праву дни продолжали перерождаться в новые рассветы, и как может снег так запросто сменяться на дождь, если её любимой дочери больше нет. И юная трава прорастала на проталинах, и журчала, билась из-под земли новая жизнь... А Вареньки нет. Нет её, нет! Горе материнское, как ранее их взаимная любовь, не знало границ и не преград не ведало.
Прошло полгода со смеҏти Вари. Не было и дня, чтобы мать не вспоминала своё безвременно сгинувшее дитя. Осенний лес радовал урожаем орехов - небывалое количество их было в тот год. Деревенские жители таскали домой полные кузовки ароматных лесных орешков. Решила и семья Алевтины пойти в лес полным женским составом: мать и три дочери. День был солнечный, без единого облака и до стеклянного прозрачным. Только синее-пресинее небо над головой, только листья, тронутые жёлтизной осенней печали.
В самую чащу леса забрела их семья и наткнулась на щедро осыпанные орехами кусты. Дочки, собирая орехи, хохотали, переговаривались, а мать всё молчком и молчком, перестала улыбаться с того дня, как не стало Варюши. Нарвали они полные кузова, как вдруг...
Потемнело резко при полном солнечном дне. Темнота наступила, как перед сильным дождём, и ветер засвистел по деревьям, и все ветви накренились в единую сторону - в ту сторону, где стояла Алевтина. Страшный вихорь завыл и закружился над нею. Дочки, сломленные ветром, попадали на землю и не могли в этом неистовстве из мусора и листьев разглядеть мать. А она стояла, как пронзённая током, в этой воронке до тех пор, пока не отступила природная буря. Как налетел внезапно этот вихорь, так и исчез, и вновь поляну осветило яркое солнце. Лена первая очнулась, побежала к матери:
— Мама! Мама!
Алевтина лежала навзничь на спине и пустым взглядом смотрела в синее небо за кронами осин. Все орехи, которые она собрала, были кругом рассыпаны. Платок опустился к ней на плечи, волосы разлохматились. Она лежала, не шевелясь, и шептала:
— Варенька... Варенька ко мне приходила...
Дочки испугались. Подхватили они мать все вместе, на ноги поставили и давай журить, подрагивая от волны набежавших мурашек:
— Мама, мамочка, ну зачем ты о Варе опять. Ну зачем ты её каждый час вспоминаешь?
Привели они её шатающуюся домой, уложили на кровать и суетились вокруг, трепеща от суеверного ужаса. И подушку лишний раз матери взбивали, и готовили её любимые блюда, и не оставляли её ни на минуту в одиночестве. Из Алевтины же жизнь испарялась на глазах. Она больше ни разу самостоятельно не встала, начала болеть и вскорости умеҏла, но перед смертью наказала Лене:
— Если родится у тебя дочь, назови её Варей.
Сказала тихо, чуть слышно, и испустила дух.
Через два года Лена вышла замуж, у неё родилась дочь, которую она по завету матери назвала Варварой. Сейчас Варваре восемьдесят шесть лет и у неё тоже есть дочь. Именно дочь Варвары и рассказала мне эту окутанную тайной историю.
Что это было в лесу? До сих пор никто не может сказать наверняка, но все сёстры уверены в одном - покойная Варя услышала просьбы матери и забрала её с собой на тот свет.
Свежие комментарии