"Игорь Миронович Губерман родился 7 июля 1936 года в Харькове. После школы поступил в Московский государственный университет путей сообщения (МИИТ). В 1958 году окончил его, получив диплом инженера-электрика. Несколько лет работал по специальности, параллельно занимаясь литературой.
В конце 1950-х познакомился с А. Гинзбургом, издававшим один из первых самиздатских журналов, «Синтаксис», а также с рядом других свободолюбивых философов, деятелей литературы, изобразительного искусства. Писал научно-популярные книги, но все активнее проявлял себя как поэт-диссидент. В своем «неофициальном» творчестве использовал псевдонимы, например И. Миронов, Абрам Хайям.
В 1979 году Губерман был арестован и приговорен к пяти годам лишения свободы. Попал в лагерь, где вел дневники. Затем, уже в период ссылки, на базе этих дневников была написана книга «Прогулки вокруг барака» (1980, опубликована в 1988). В 1984 году поэт вернулся из Сибири. Долго не мог прописаться в городе и устроиться на работу.
В 1987 году Губерман эмигрировал из СССР, с 1988 года живёт в Иерусалиме. Часто приезжает в Россию, выступая на поэтических вечерах, пользующихся неизменной популярностью."
♦ Я б рад работать и трудиться,
я чужд надменности пижонской,
но слишком портит наши лица
печать заезженности конской.
♦ Бывает — проснешься, как птица,
Крылатой пружиной на взводе,
И хочется жить и трудиться;
Но к завтраку это проходит.
♦ Всему ища вину во вне,
Я злился так, что лез из кожи,
А что вина всегда во мне,
Я догадался много позже.
♦ Хотя и сладостен азарт
по сразу двум идти дорогам,
нельзя одной колодой карт
играть и с Дьяволом и с Богом…
♦ Вчера я, вдруг, подумал на досуге —
Нечаянно, украдкой, воровато —
Что, если мы и вправду Божьи слуги,
То счастье — не подарок, а зарплата.
♦ Я чертей из тихого омута
знаю лично — страшны их лица;
в самой светлой душе есть комната,
где кромешная тьма клубится.
♦ С историей не близко, но знаком,
я славу нашу вижу очень ясно:
мы стали негасимым маяком,
сияющем по курсу, где опасно.
♦ Не в силах жить я коллективно:
по воле тягостного рока
мне с идиотами противно,
а среди умных — одиноко!
♦ Не стану врагу я желать по вражде
ночей под тюремным замком,
но пусть он походит по малой нужде
то уксусом, то кипятком.
♦ Люблю отчизну я. А кто теперь не знает,
Что истая любовь чревата муками?
И родина мне щедро изменяет
С подонками, прохвостами и суками.
♦ Среди других есть бог упрямства,
И кто служил ему серьезно,
Тому и время, и пространство
Сдаются рано или поздно.
♦ Застольные люблю я разговоры,
Которыми от рабства мы богаты:
О веке нашем — все мы прокуроры,
О бл...ве нашем — все мы адвокаты.
♦ Остыв от жара собственных страстей,
Ослепнув от загара жирной копоти,
Преступно мы стремимся влить в детей
Наш холод, настоявшийся на опыте.
♦ Повсюду, где забава и забота,
На свете нет страшнее ничего,
Чем цепкая серьезность идиота
И хмурая старательность его.
♦ Мы варимся в странном компоте,
Где лгут за глаза и в глаза,
Где каждый в отдельности — против,
А вместе — решительно за.
♦ Жаждущих уверовать так много,
что во храмах тесно стало вновь,
там через обряды ищут Бога,
как через соитие — любовь.
♦ Добро уныло и занудливо,
И постный вид, и ходит боком,
А зло обильно и причудливо,
Со вкусом, запахом и соком.
♦ Напрасны страх, тоска и ропот,
Когда судьба влечет во тьму;
В беде всегда есть новый опыт,
Полезный духу и уму.
♦ В неволе я от сытости лечился,
Учился полу взгляды понимать,
С достоинством проигрывать учился
И выигрыши спокойно принимать.
♦ Во мне смеркаться стал огонь;
сорвав постылую узду,
теперь я просто старый конь,
пославший на хер борозду.
♦ Из лет, надеждами богатых,
на встречу ветру и волне
мы выплываем на фрегатах,
а доплываем на бревне.
♦ Безоблачная старость — это миф,
Поскольку наша память — ширь морская,
И к ночи начинается прилив,
Со дна обломки прошлого таская.
♦ Я охладел к научным книжкам
Не потому, что стал ленив;
Ученья корень горек слишком,
А плод, как правило, червив.
♦ Огромен долг наш разным людям,
а близким — более других:
должны мы тем, кого мы любим —
уже за то, что любим их.
♦ Россия — странный садовод
И всю планету поражает,
Верша свой цикл наоборот:
Сперва растит, потом сажает.
♦ О том, что подлость заразительна
И через воздух размножается,
Известно всем, но утешительно,
Что ей не каждый заражается.
♦ В любом и всяческом творце
Заметно с первого же взгляда,
Что в каждом творческом лице
Есть доля творческого зада.
♦ Чем пошлей, глупей и примитивней
Фильмы о красивости страданий,
Тем я плачу гуще и активней,
И безмерно счастлив от рыданий.
Кто ищет истину, держись у парадокса на краю; вот женщины: дают нам жизнь, а после жить нам не дают. Добро со злом природой смешаны, как тьма ночей со светом дней; чем больше ангельского в женщине, тем гуще дьявольского в ней. Кичились майские красотки надменной грацией своей; дохнул октябрь - и стали тетки, тела давно минувших дней. Все переменилось бы кругом, если бы везде вокруг и рядом женщины раскинули умом, как сейчас раскидывают задом. Ум хорош, но мучает и сушит, и совсем ненадобен порой; женщина имеет плоть и душу, думая то первой, то второй. Послабленье народу вредит, ухудшаются нравы столичные, одеваются девки в кредит, раздеваются за наличные.
Ключ к женщине - восторг и фимиам, ей больше ничего от нас не надо, и стоит нам упасть к ее ногам, как женщина, вздохнув, ложится рядом. У женщин юбки все короче; коленных чашечек стриптиз напоминает ближе к ночи, что существует весь сервиз. Трепещет юной девы сердце над платьев красочными кучами: во что одеться, чтоб раздеться как можно счастливей при случае? Вот женщину я обнимаю, она ко мне льнет, пламенея, а Ева, я вдруг понимаю, и яблоко съела, и змея. Мы дарим женщине цветы, звезду с небес, круженье бала, и переходим с ней на ты, а после дарим очень мало. В мужчине ум - решающая ценность и сила - чтоб играла и кипела, а в женщине пленяет нас душевность и многие другие части тела. Плевать нам на украденные вещи, пускай их даже сдернут прямо с тела, бандиты омерзительны для женщин за то, что раздевают их без дела. Бабы одеваются сейчас, помня, что слыхали от подружек: цель наряда женщины - показ, что и без него она не хуже. Одна из тайн той женской прелести, что не видна для них самих - в неясном, смутном, слитном шелесте тепла, клубящегося в них. Ах, ветер времени зловещий, причина множества кручин! Ты изменяешь форму женщин и содержание мужчин. Все нежней и сладостней мужчины, женщины все тверже и железней; скоро в мужиках не без причины женские объявятся болезни. Всегда мне было интересно, как поразительно греховно духовность женщины - телесна, а тело - дьявольски духовно.
Процесс эмансипации не сложен и мною наблюдался много раз: везде, где быть мужчиной мы не можем, подруги ускользают из-под нас. Мы шли до края и за край и в риске и в чаду, и все, с кем мы знавали рай, нам встретятся в аду. Суров к подругам возраста мороз, выстуживают нежность ветры дней, слетают лепестки с увядших роз, и сделались шипы на них видней.
Природа женская лиха и много мужеской сильней, но что у бабы вне греха, то от лукавого у ней.
Свежие комментарии