Серко

Вижу иногда, как мимо нашего дома по тротуару  верхом на лошади, негромко цокающей подковами,  проезжает  молоденькая наездница, лет, наверное,
пятнадцати-шестнадцати.  По  тому, как она держится в седле, видно, что
они давно уже единое целое – эта девчонка и пегая лошадка с вплетенными в  гриву легкомысленными бантиками.

Откуда   и зачем здесь
лошадь, среди тесно, впритык стоящих друг к дружке десятиэтажных панельных и
кирпичных домов, с закатанными в асфальт и бетон дворами?  

Могу только догадываться, что живет лошадка в
каком-нибудь гараже, приспособленном под конюшню. А используется для катания
горожан за небольшую плату – недалеко от нашего дома есть  площадь, вот там лошадка, видимо, и трудится.   

Вообще более трудолюбивой 
скотинки, чем лошадь, на земле нет. Вон даже в каменных джунглях ей дело
нашлось. А в деревне на ней держалось (да кое-где и сегодня  держится) если не все, то многое.  И работать на лошадях сельские дети приучались
с еще более раннего возраста, чем упомянутая мной девчонка.  Что и понятно – лошадь не трактор,
специального обучения не требует.

Я не могу сказать, когда впервые  взял в руки бразды управления лошадью. Но
рано, очень рано. А если быть точнее, то уже где-то  лет в десять-двенадцать,   когда отец счел возможным доверить мне это
ответственное дело. 

У отца моего определенной специальности не было, и потому он
трудился  на разных работах. Помню, что  был он и сеяльщиком, и молотобойцем, кузнецом.
Меня эта его, несомненно, полезная для общества трудовая деятельность, никоим
образом не касалась. И я рос себе потихоньку, бегал со своими сверстниками на
рыбалку на Иртыш, купаться в теплых 
пойменных озерах.  

Но к тому времени, когда отец ушел работать  гуртоправом (а проще – коровьим пастухом), я уже
заметно подрос, учился в местной восьмилетке,  и он решил, что хватит мне бестолку топтать
пыльные сельские улицы и торчать с удочкой на берегу реки. Настала пора  помогать и ему.

В принципе, все было правильно. Нас у родителей было уже
трое  «спиногрызов», из коих я был
старшим, и чтобы прокормить всех, обуть-одеть, отец с матерью тянули жилы не
только в совхозе (там платили тогда очень мало), но и на собственном подворье.  

Бате выделили лошадь, верхом на которой он  пас совхозных коров.  Эта же лошадь запрягалась им в телегу или
сани при необходимости что-нибудь перевезти. И чаще – не по работе, а дома, на
что руководство отделения смотрело сквозь пальцы. Если бы у тружеников села
отобрали этот «бонус», трудно сказать, кто бы остался работать в совхозе с его
вшивыми зарплатами в начале 60-х годов.  

Отец сначала брал меня с собой в поездки за водой на Иртыш,
за дровами в пойменные леса, а потом уже стал доверять и самому совершать эти
поездки. Я, в свою очередь, брал с собой подросшего среднего братишку. И мы лихо
гоняли в громыхающей телеге или в визжащих полозьями по снегу санях  по сельским улицам и проселочным дорогам.

Кого-то, может быть, смутило бы такое незаурядное зрелище:
едущий в несусветную жару на телеге пацан 
с озабоченным видом  зачем-то
ковыряется хворостиной  у лошади меж
ног.  И лошадь, а если быть точнее,
жеребец,  воспринимает это спокойно, и на
его обычно бесстрастной  морде как бы
даже можно прочитать выражение благодарности.  
Еще бы –  таким образом я
сковыриваю и смахиваю палкой впившихся в конскую мошонку оводов и слепней.

Это у  Серко (а дальше
речь пойдет только о нем)  самая нежная
часть организма,  кровососы причиняют
ему  нестерпимую боль. Конь  крайне раздражен и гневно фыркает, пытает
сам  сбить их своим  длинным и густым, как метла, хвостом,  или достать копытом, но у него это плохо
получается.  Хвост то и дело со свистом
пролетает рядом с мом лицом, а копыто бьет в передок телеги. Серко может
взбеситься и понести,  поэтому я и
сковыриваю вампиров прямо по ходу езды.  

 Вспоминается также, как я 
однажды чуть не угодил под конские копыта. Это случилось уже в ту пору,
когда отец доверял мне заменить его на пастбище на пару-тройку часов, когда он
приезжал домой пообедать  и немного
отдохнуть.

Не сказать, чтобы я с большим удовольствием шел ему
навстречу, потому что, откровенно говоря, и лошади побаивался (вы когда-нибудь
видели вблизи это, без сомнения, красивое, но очень сильное, исключительно
мускулистое животное с тяжелыми копытами 
на мощных ногах и трехсантиметровыми зубами, прячущимися за бархатными
губами?), и  ковбоем быть совсем не
хотел.

И я еще не забыл, как в прошлом году  отца отвозили в районную больницу, зашивать
большую рваную рану на предплечье.  Это
он позвдорил с Серко, когда тот вдруг  заупрямился во время  запрягания его в телегу и не хотел пятиться
назад, хотя никогда ранее с этим проблем не было

Отец взял и с досады треснул ему кулаком по морде. А Серко
обиделся  и, недолго думая, ухватил его своими
зубищами, как собака, за руку, и еще помотал башкой…  Реву было тогда, матов на весь двор! Батя пару
недель потом филонил  на больничном. 

А когда снова вышел на работу, то хотел отказаться от Серко.
 И уже попросил было у конюха дяди Тимоши
подобрать  ему  другого коня. Но когда Серко увидел отца, то
подошел к краю загона у конюшни и радостно заржал, скаля те самые зубищи,
которыми совсем недавно так здорово покусал отца. Он явно приглашал хозяина
помириться с ним и возобновить т рудовые отношения.  И батя растрогался  и сказал дяде Тимоше, что никого другого ему
не надо.

Ну так вот, когда отец приехал  пообедать домой  на том самом Серко и попросил меня подменить
его на пару часов (я знал, где обычно пасется табун, всего километрах в трех от
деревни), я вздохнул и  поплелся во двор.

Серко  стоял в тени
раскидистого клена, привязанный к изгороди  палисадника,  и лениво отмахивался  хвостом от вездесущих паутов. Открыв входную  калитку, я отвязал Серко и вскарабкался в
седло, вставил ноги в стремена, заранее подвязанные отцом повыше, потому что
росточком я пока еще не вышел. И сказав: «Н-но!», тронул бока коня пятками, и мы
поехали со двора.

И хотя мал-то я был мал, но по селу  должен был проехаться как заправский всадник -
 если на галопом, то хотя бы рысью.  Вдруг меня увидит объект моих тайных
воздыханий,  одноклассница- красавица Любочка?
Так пусть увидит  осанистым и бравым, мчащимся
во весь  опор.   

Я уже знал, как надо вести себя в седле  при том или ином аллюре: при езде рысью, чтобы
не отбить себе задницу, особенно худу мальчишескую, надо, уловив ритм  бега лошади и  привставая  на стременах, слегка отрываться от седла и
вновь опускаться в него, и все будет тип-топ.  

А при галопе, напротив, сидеть в  кресле  плотно, держась одной руку за луку, и тогда будешь
чувствовать себя, как на мягко вздымающейся и опускающейся волне.  В общем, как-то вот так мне это запомнилось
(с тех-то  пор я в седло больше и не
садился).

Я пристукнул стременами по  бокам Серко, понуждая его ускорить ленивый
шаг, и он перешел на рысь.  И я,  гордо не смотря по сторонам,  поскакал по главной сельской улице, распугивая
кур и оставляя за спиной облачка пыли, вздымаемой копытами жеребца.

Но далеко  не уехал –
седло  вместе со мной вдруг сначала
медленно, а потом все быстрей стало крениться набок, и я, ничего не понимающий,
 с застрявшим в глотке криком ужаса,  внезапно очутился под брюхом  у Серко, вместе с провернувшимся седлом. 

Ноги мои застряли в стременах, и потому я не вывалился из
седла, а остался висеть вниз головой, между двумя парами  конских 
копыт, во время скачки почти встречающихся между собой. А сейчас, в
месте их встречи, болталась моя голова, и копыта эти должны  были по ней непременно настучать.  А если жеребец еще и напугается и понесет
галопом, то мне точно будет хана.

Но умница Серко, как только почуял неладное, тут же встал
как вкопанный посреди улицы. И подбежавшие ко мне мужики (уже не помню, кто это
был), высвободили  мои ноги из стремян и
выволокли меня из-под конского брюха.

Оказалось, что отец, когда приехал домой, на несколько дырок
ослабил подпругу (широкий такой кожаный 
ремень, фиксирующий седло),  
чтобы дать передохнуть коню, и забыл сказать мне об этом. 

Седло сразу не поползло набок, когда я в него взбирался,
только из-за моего небольшого веса. Ну, 
а во время скачки ослабленная подпруга 
съехала по   брюху  коня назад, вот тогда-то седло и провернулось
 вместе со мной  по оси, и я повис вниз головой.  Как хорошо, что Любочки в этот момент рядом
не оказалось,  и она не увидела моего
позора!

А я тогда, подтянув при помощи тех же мужиков подпругу (там
нужна немалая физическая сила, которой у меня тогда еще не было), снова
взобрался  на покорно дожидающегося меня
Серко, и мы с ним продолжили путь  к
месту выпаса коров. 

Я практически и не управлял 
жеребцом – он сам знал, куда  ему
скакать. И уже на месте, в знак благодарности 
за свое спасение от увечья или чего похуже,  я  скормил 
Серко всю прихваченную с собой  и
посыпанную сахаром  горбушку хлеба -  обычный пацанский «бутерброд» в деревне в те
годы.

Вот что я вспомнил, провожая взглядом удаляющуюся по городскому
тротуару неожиданную пару – цокающего копытами коня и ладно сидящую в седле
молоденькую девушку. Ну, удачи вам, ребята!..