Но вернемся в тот дом, который колхоз определил моим
родителям как нужным для него работникам (отец был молотобойцем в кузнице, мама
на разных сезонных работах) в постоянное пользование. Дом этот был уже с
двором, с сараем и коровой в нем – обзавелись ею почти сразу, а то как же без
молочка?
Я еще в школу не ходил, братцу моему было всего три года, и
моей обязанностью было присматривать за ним в отсутствие родителей, днем ли,
когда они были на работе, а то и вечером, когда они иногда уходили в сельский
клуб на индийский фильм.
наша потом без слез и смеха вспоминать об этом не могла.
Они с отцом ушли на двухсерийный фильм, оставив нас под
замком, а когда вернулись, в прямом смысле обалдели. Мы с братом были буквально вываляны в земле:
она у нас была на руках, в волосах, на физиономиях, черными были наши коленки,
а земляной пылью было запорошен весь пол на кухне. Я выше упомянул, что не все пятерыжцы в конце
50-х могли позволить себе в домах деревянные полы. Вот и в нашем саманном
жилище он был земляной, закрытый сверху
толем.
Так как нам с братцем наскучило без дела сидеть и ждать
родителей, когда они вернутся с трехчасового сеанса, то мы надумали поиграть в
строителей земляного карьера. В нашем распоряжении имелись машинка-самосвал
(заводская) и экскаватор, роль которого выполнял железный припечный совок.
Мы отвернули в одном углу кухни кусок толя, я копал карьер и
загружал грунтом машину, а братец отвозил
его и сваливал в другом углу. Периодически мы менялись ролями, что
делало нашу тяжелую работу социально справедливой. Еще бы часок – и мы бы прорыли дыру на волю.
Но тут вернулись родители и остолбенели при виде освоенных нами земляных работ.
Я почему-то тот
момент не запомнил, но, по всей видимости, нас (по крайней мере, меня как
старшего) угощали далеко не пряниками. И то: вместо того, чтобы спокойно
обсудить за чашкой чая все перипетии только что просмотренного «Бродяги» с неповторимым
Раджем Капуром в главной роли и потом улечься спать, родителям пришлось срочно
растапливать печь, греть воду и купать нас, а также возвращать обратно почти
кубометр выкопанной земли, утрамбовать ее и вновь накрыть толем…
***
Это, кстати, было не единственное наше жилище в Пятерыжске.
Родители даром время в темные ночи, когда электричество в дома сельчан подавали
не полные сутки, не теряли. И к середине 60-х нас у них было уже четверо: три брата и
сестренка. За это время наша разросшаяся семья поменяла три совхозных дома.
В армию осенью 1969
года уходил из трехкомнатной квартиры. Ну,
третья комната – она хоть была у нас как столовая, там
стояла и кровать, на которой мог спать любой желающий. Обычно в столовой дрых или поддатый батя, если мама на пускала
его во взрослую спальню, или я, поздно вернувшийся с какой-нибудь «тусовки»)
квартиры.
В этой квартире уже все вроде было как у людей: и пол
деревянный, и шиферная двускатная крыша. Но все же нам здесь было тесновато. И
потому, когда я вернулся из стройбата готовым сварщиком и меня тут же приняли в
штат тракторной бригады, и получалось, что на совхоз работали уже три члена
нашей семьи, а вскоре к нам присоединился и вернувшийся в деревню после окончания
профучилища средний братан, руководство хозяйства
сочло необходимым выделить на нашу семью четырехкомнатную половину вновь
выстроенного щито-сборного дома.
Строители при его возведении сделали большой шаг к
цивилизации: квартира была снабжена системой водяного отопления! Правда, роль котельной при этом играла наша
же кухонная печь, в которую и был вмонтирован небольшой котел. И температура в
доме зависела от нас самих – как протопишь печь, так и погреешься. Но у нас уже
всегда был уголь, и трех-четырех ведер его хватало на целые зимние сутки. Летом
печь, понятное дело, не топили, потому как готовили все на газовой плите.
Этот дом был самым
уютным из всех, в которых нам пришлось жить в Пятерыжске. Вообще, я хочу
заметить, что жизнь в деревне по всей
стране, в том числе и в Казахстане, только-только наладилась в 70-80-х годах. Люди
стали неплохо зарабатывать, появился достаток, телевизоры, холодильники,
стиральные машины считались уже не роскошью, а
вполне заурядными приметами обихода. Парни и девчата одевались не хуже городской молодежи. Пацаны вечерами носились наперегонки по
сельским улицам на мотоциклах, во дворах у сельчан появились «москвичи» и
«жигули». Их было бы больше, но на такую серьезную и дорогую технику надо было
выстоять многомесячную очередь.
Людям на селе было чем заняться, и рабочих рук даже не хватало. В нашем
четвертом отделении совхоза «Железинский» на тысячегектарных полях выращивались пшеница и ячмень, многолетние
травы, подсолнечник, кукуруза. В дойных гуртах насчитывались сотни коров и
телят, животноводы производили и сдавали государству молоко и мясо. Жизнь в
селе кипела: постоянно рокотала техника, уезжающая для работы в полях или на
лугах, где заготавливались корма, с раннего утра зудели доильные аппараты и
задорно переругивались доярки и
скотники, гудел сепаратор, перегоняющий
молоко в сливки, за которыми приезжал молоковоз из райцентра.
Конечно, молодежь и тогда старалась уехать в город. Но ведь
немало было и таких, что оставались после школы или, помыкавшись в городе,
возвращались домой и им обязательно находилось дело. Теперь все это, увы, в
прошлом. На мою родную деревню без слез смотреть невозможно. Здесь полностью
свернуто все сельскохозяйственное производство - оно всегда ведь было убыточным из-за высокой
себестоимости мясо-молочной продукции и низкой урожайности как зерновых, так и
кормовых культур (зона рискованного земледелия).
Это советское государство, как мы его, неблагодарные, не ругали,
могло позволить себе покрывать убыточность сельскохозяйственного
производства, так как оно думало не только о выгоде, но и о людях. А так как мы
сейчас идем по пути капиталистического
развития, то от всего, что нам невыгодно, отказываемся. Все совхозы накрылись, что называется, медным
тазом. На селе у нас не стало работы, и народ начал разъезжаться.
Сейчас от былого Пятерыжска не осталось, пожалуй, и
половины. Село стоит в руинах от заброшенных домов, тех самых - саманных, камышитовых, щито-сборных… И наша
половина дома тоже стала нежилой – ее используют теперь то ли как сарай, то ли
как гараж, вот съезжу нынче туда, посмотрю, уроню скупую мужскую слезу. А
может, и поплачу от души на развалинах родного гнезда, в которым наша семья
(всего один год вся целиком, а потом все
уменьшаясь и уменьшаясь, пока дома не осталась одна мама) прожила целых
четырнадцать лет. Как нигде долго.
(продолжение следует)
На снимке - одно из камышитовых помещений в Пятерыжске в наши дни. Мой односельчанин Николай Коробов (сейчас живет в Павлодаре) позирует на фоне бывшей школьной мастерской. Здесь мы в 60-е годы учились работать с деревом.
Свежие комментарии